Рокамболь уже с нетерпением ждал его.
— Ну, что, — спросил он, — виделись вы вчера вечером с госпожой Маласси?
— Да, маркиза приезжала к ней вчера вечером и, к несчастью нашему, узнала, что я уже выходил из дому.
— А, черт возьми, — пробормотал Рокамболь, нахмурившись.
— Говоря между нами, виконт, вы сделали маленький промах.
— В чем?
— В том, что назначили мне роль, при исполнении которой я не могу применить ни одной из своих способностей.
— Не понимаю, — сказал Рокамболь, пожимая плечами.
— Дело в том, что если меня называют Шерубеном-очарователем, то, вероятно, во мне есть что-то чарующее — что подействовало весьма сильно, быть может, даже сильнее, чем дуэль, от которой мы ожидали гораздо большего. Маркиза, узнав, что я ранен, упала в обморок и, придя в себя, чуть не призналась во всем…
— Да, — прервал его Рокамболь, — но я думал, что она сама навестит вас.
— В этом и состоит ваш промах.
— Однако, друг мой, нам надо поспешить с развязкой.
— Этого только я и хочу.
— Нам остается всего одна неделя.
— Ну, так устройте мне свидание с глазу на глаз с маркизою, — пробормотал Шерубен невольно изменившимся голосом.
— Хорошо, — твердо отвечал Рокамболь, — сегодня вечером у госпожи Маласси. Будьте в восемь часов дома.
— Ах да! — проговорил вдруг Шерубен. — Вы сообщили мне сегодня, что глава позволяет мне держать пари.
— Ну да. Что же вы, решились?
— Да.
В это время в конце аллеи показалась коляска, запряженная четверкой, с форейтором.
— Вот так кстати, — сказал Рокамболь, — это едет ваш противник: можете сейчас предложить ему пари.
Действительно, в коляске сидели Баккара и граф, которые, держались за руки, нежно глядели друг на друга.
Шерубен выбежал на середину дороги и сделал знак форейтору — остановиться.
Вернемся теперь в отель Ван-Гопа.
Услышав от Дай Натха ужасное открытие, маркиз Ван-Гоп в продолжение целого часа бессознательно бродит по Елисейским полям. Наступила ночь, пошел мелкий дождь с холодным ветром.
Маркиз сел на скамейку, закрыл лицо руками и горько заплакал — как осиротелый, покинутый ребенок.
Он просидел так несколько часов, не обращая никакого внимания на холодную и сырую погоду: горе заглушило в нем все внешние чувства.
Вдруг маркиз увидел мелькнувший сквозь деревья огонек.
Это был фонарь тряпичника, отправлявшегося на ночную работу.
Тряпичник этот был человек средних лет, высокий, широкоплечий, с лицом, выражающим полнейшую беззаботность и презрение ко всем невзгодам.
— Эхе! — сказал он, заметив маркиза. — Барин-то какой! Не боится дождя, как и я. — Сударь, — обратился он к маркизу, — вы, должно быть, нездоровы; если прикажете, я провожу вас домой или схожу за каретой.