Вообще ничего не предвиделось.
Оттолкнувшись от стола, я осторожно отклонился назад и, почти сразу же поймав равновесие, начал раскачиваться на задних ножках стула, глядя на окна. Ближайшее выходило на тылы мексиканской забегаловки и было покрыто снаружи неровными потеками жира разных оттенков; я никогда не открывал его, не сомневаясь, что в этом случае меня немедленно свалил бы с ног запах лука и перца. Второе окно выходило на альпийский луг. Я встал и подошел ближе — мне вдруг показалось, будто я вижу вдали силуэт неподвижно висящего над горами крылатого хищника. Но нет, действительно лишь показалось. Смахнув с плаката мушиный помет, я снова сел на стул. Предстояли долгие, нудные, безнадежные часы ожидания.
Было тихо. Еще вчера я бы сказал, что тишина столь глубока, что слышно, как в углу, на стыке двух стен и потолка, скребется паук. Сегодня источником даже слабого шороха мог бы послужить разве что отвалившийся кусок краски.
— Дожить бы до пятницы, — сказал я вслух.
В кармане у меня имелось около тридцати шести долларов. Мало кто в Штатах может сказать о себе, что всё их состояние, действительно всё, что у него есть, — тридцать шесть долларов. Ну, может быть, еще центов сорок. Вместе с тем еще меньше людей могли бы сказать, что данная ситуация их крайне мало волнует, поскольку в пятницу они должны получить четыре миллиона шестьсот пятьдесят три тысячи семьсот семьдесят пять баксов. Именно столько, сколько разыгрывается в пятничном тираже. Столько причитается мне за два купленных во вторник купона лото… Ценные бумажки приятно шуршали в нагрудном кармане.
Я встал, подошел к зеркалу и посмотрел на себя.
— Когда же ты в конце концов перестанешь играть в Филипа Марлоу за три цента? — спросил я у собственного отражения. Тип в зеркале слегка приподнял одну бровь, левую, только одну левую, чем я особенно гордился, и буркнул голосом Хамфри Богарта: — Ты безнадежен, приятель. И слишком высоко ценишь собственную совесть, в то время как даже негры давно уже от нее избавились.
Вздохнув, я вернулся к столу. Так или иначе — делать сегодня действительно было нечего. Направив пульт на музыкальный центр, я в третий раз выбрал со вставленного сегодня утром диска «Плоскогорье дождей» Марка Кнопфлера. Компакт запустился с четвертой дорожки, давая мне возможность посмаковать металлический и в то же время мягкий, словно пух, звук гитары…
…Некоторое время я смотрел на эти слова, а затем одним движением пальца отправил их в бездну девятисот гигабайт емкости жесткого диска моего домашнего компа. Либо они когда-нибудь оттуда всплывут, либо останутся там до самого виртуального конца света.