– Что же вы будете делать, когда получите-таки Нобелевскую? Неужели выбросите часы?
– Подарю мисс Чэпмэн.
– По-моему, она от вас ничего не примет.
– Это как сказать. Вот вы пришли ко мне чуть ли не драться, а сейчас мы сидим и спокойно беседуем. Все разумные существа должны уметь находить общий язык, и мы подаем им пример, хотя, казалось, чего может быть общего у ученого и журналиста… – и он коварно подмигнул.
Намек был ясен: я – журналист, а журналисты не выдают своих информаторов. Мы охотимся за сенсациями, а не помогаем спецслужбам. Мартин тоже не прочь устроить сенсацию – научную, разумеется.
– Итак, вы советуете ждать новых открытий.
– Непременно, – он был рад, что я понял.
Загудел интерком. Мартин ответил.
– Да… с добрым… встал… как договорились… – говорил он в трубку, делая мне какие-то страшные знаки.
Пора было уходить.
Я сгреб в кучу постельное белье, прихватил что-то из шкафа – простыни, по-моему – и, держа эту кучу перед лицом, потопал на выход.
– Дверь откройте! – крикнул я остолбеневшему от изумления Мартину.
– А на чем я буду спать? – спросил он.
– Вам теперь будет не до сна, – зловеще предсказал я.
Если бы не куча белья, я бы столкнулся с одним из гэпэшников нос к носу. Однако, благодаря моей находчивости, его нос столкнулся с простынями – жалко, что практически чистыми. Гэпэшник велел мне проваливать.
В триста десятой каюте никого не было. Я вывалил белье на стол завхозу. Сначала я решил выкинуть белье где-нибудь по дороге, но потом подумал, что коротышке и так уже, наверное, влетело за робота, зачем же усугублять…
Надиктовав в комлог собственные размышления по поводу событий сегодняшнего утра, я переоделся в гражданскую одежду и отправился завтракать в служебную столовую. Я не решился идти туда в комбинезоне поваренка – меня непременно заставили бы что-нибудь чистить или разносить. Какой-нибудь не выспавшийся пилот наорал бы за пересоленный омлет. Я бы не удержался и тоже наорал бы, потому что тоже не выспался… Ну и закрутилось бы… Нет, сказал я себе, лучшая маскировка – это отсутствие какой-либо маскировки.
Я застал всю компанию в сборе: физики, Зейдлиц и тот мрачный гэпэпшник с квадратной челюстью и седыми висками, что три дня назад встречал физиков у разгрузочного блока. Зейдлиц хмуро посмотрел на меня, потом перевел взгляд на часы, висевшие над раздаточной стойкой, – мол, бери столько еды, сколько успеешь съесть. Часы показывали восемь. Подрались мы с ним в четыре, следовательно, до истечения отпущенных мне законом об убежище трех суток осталось восемь часов.