– Вот шестьсот тысяч франков, которые мне поручили вам передать, и пятьсот флоринов на дорожные расходы; я сам приду за вашей сестрой сегодня вечером, пусть она будет готова, а вас сударь на рассвете не должно быть в Берлине.
– Положитесь на моё слово, сударь, – ответил я, протягивая ему десять тысяч франков, от которых он сразу отказался, – но соблаговолите рассказать хотя бы то, что вы можете в данных необычных обстоятельствах: вы ведь наверняка знаете, что будут делать с моей сестрой.
– Она станет жертвой сладострастного убийства, сударь, и мне кажется, я могу сообщить вам подробности, так как знаю, что вы в курсе событий.
– Убийство будет жестоким?
– Это новый метод, настолько сильный и мучительный, что испытуемый теряет сознание при каждом применении пытки и непременно приходит в себя после прекращения воздействия.
– И кровь течет?
– Очень обильно; речь идет о совокупности болевых ощущений: все, какими только природа наградила человечество, воспроизводятся в этой пытке, заимствованной из учебника инквизиторов острова Гоя.
– Если судить по сумме, которую я получил, вас послал очень богатый человек.
– Я его не знаю, сударь.
– Скажите только: как по вашему, он знает Жозефину?
– Не имею никакого понятия.
– А если честно?
– Не думаю. И мой собеседник вышел, не пожелав продолжать разговор. Я предупредил Жозефину, что ей придется участвовать в оргиях одной. Она вздрогнула.
– Почему ты не будешь со мной? – спросила она, ластясь ко мне.
– Не могу.
– Ах, друг мой, у меня такие нехорошие предчувствия! Я никогда больше не увижу тебя!
– Что за фантазии? Слышишь, Жозефина, за тобой идут. Не бойся. Ученый муж подал ей руку, я помог ей сесть в английскую карету, которая тотчас умчала её прочь, не без того, чтобы привести мою душу в сладострастное волнение, но его легче ощутить, нежели описать.
Продолжение истории Жерома
Поначалу, когда человек оказывается вдруг один после долгого пребывания вдвоем, ему кажется, что чего-то недостает для его существования. Дураки принимают это за проявление любви – они ошибаются. Болезненное чувство пустоты – это лишь результат привычки, которую противоположная привычка стирает скорее, чем об этом думают. На второй день моего путешествия я уже не вспоминал о Жозефине, а если её образ и возникал в моих глазах, так к этому примешивалось что-то вроде жестокого удовольствия, гораздо более сладострастного, нежели чувство любви или нежности. «Она умерла, – говорил я себе, – умерла в ужасных муках, и это я обрек её на смерть». Тогда эта восхитительная мысль вызывала во мне такую волну удовольствия, что я часто вынужден был останавливать экипаж, чтобы содомировать кучера. Я находился в окрестностях Тренте, совершенно один в карете, и держал путь в Италию, когда меня охватил один из тех приступов похоти… и это случилось, когда я услышал жалобные стоны в лесу, через который мы проезжали.