– Монсеньор Перигорский, вы приехали как раз вовремя и сможете присутствовать при осаде, но какой осаде! Мне ведомо, что все семейство ваше славилось доблестью и что все вы тонкие знатоки военного искусства. Все ваши родичи на высоких постах верно служили французской короне, и, не будь вы князем церкви, вы, безусловно, могли бы стать моим маршалом. Ручаюсь, что вы получите немалое удовольствие.
То, что король обращался с речью только ко мне, да еще расхваливал мою родню, сильно пришлось не но душе Капоччи, человеку не слишком знатного происхождения, и поэтому он счел уместным заметить, что мы явились сюда не для того, чтобы восхищаться воинскими подвигами, а потолковать о мире между христианскими государствами.
Я сразу же понял, что отношения между моим собратом и королем Франции не наладятся, особенно же когда Иоанн, увидев моего племянника Робера Дюраццо, стал в высшей степени дружественно расспрашивать его о Неаполитанском дворе и о его тетушке королеве Жанне. Надо сказать, что мои Робер был и вправду красавец. Великолепная стать, девичий цвет лица, шелковистые кудри… словом, прелестное сочетание силы и грации. И я заметил, что в глазах короля зажегся тот самый огонек, какой обычно вспыхивает в глазах мужчин при виде прошедшей мимо красавицы. «А где вы собираетесь остановиться?» – осведомился он. Я ответил, что мы устроимся в соседнем аббатство.
Я внимательнее пригляделся к королю и нашел, что за последнее время он сильно постарел, отяжелел, раздался, и подбородок под реденькой бородкой цвета мочи казался еще массивнее. И у него появилась привычка судорожно дергать головой, как будто ему резали шею или плечо попавшие под кольчугу металлические опилки.
Он пожелал показать нам лагерь, где наше появление вызвало легкую суету любопытства. «Вот его преосвященство монсеньор Перигорский, который пожаловал к нам…» – говорил он своим рыцарям таким тоном, будто мы прибыли сюда с единственной целью – принести ему помощь свыше. Я раздавал благословения направо и налево. А физиономия у Капоччи совсем вытянулась.
Королю не терпелось познакомить меня с командиром своих осадных машин, которыми он, по-моему, дорожил куда больше, чем своими маршалами или даже коннетаблем. «Где Протоиереи? Видел кто-нибудь Протоиерея или нет?.. Бурбон, велите крикнуть Протоиерея…» Я никак не мог решить про себя, на что, в сущности, прозвище протоиерея тому, в чьем ведении находились разные осадные машины, мины и огневые жерла.
Странный человек появился перед нами: длинные кривые ноги в стальных набедренниках и стальных же поножах, казалось, будто он шагает на молниях. Пояс так туго стягивал его кожаную безрукавку, что он походил на осу с ее тонкой талией. Огромные ручищи с въевшейся под ногтями черной полоской пороха он не мог прижать к телу из-за металлических налокотников. Физиономия, надо сказать, довольно-таки подозрительная, худая, с выдающимися скулами, с оттянутыми к вискам глазами, а выражение лица насмешливое, как у человека, готового ни за что ни про что поднять на смех своего ближнего. И венчала эту странную фигуру монтабонская шляпа с широкими полями, сплошь металлическая, выступавшая углом над носом, и с двумя щелками, чтобы, когда он наклоняет голову, можно было видеть божий свет.