– Это вы сначала успокойтесь, Карл! Вы не знаете того, что знаю я. Все они подлые предатели, и их злодеяния в скором времени выйдут на свет божий. Нет, нет, вы не знаете того, что знаю я!
С этими словами Иоанн II выхватил палицу из рук стоявшего рядом стражника и изо всех сил так хватил ею графа д'Аркура, что, попадись под этот удар кто-нибудь другой, а не этот обложенный жиром толстяк, ему наверняка переломило бы плечо.
– Встать, изменник! Отправляйтесь тоже в тюрьму! И вряд ли вы такой уж ловкач, что сумеете от меня ускользнуть!
И так как толстяк д'Аркур, оглушенный ударом, не успел достаточно быстро вскочить на ноги, король схватил его за ворот, потянул к себе с такой силой, что порвал всю его одежду до самой рубашки.
Когда растерзанный Жан д'Аркур, которого бесцеремонно подталкивали в спину лучники, проходил мимо своего младшего брата Луи, он что-то злобно шепнул ему, но что – никто не расслышал, на что брат его ответил неопределенным жестом руки, могущим означать все что угодно: я-то что могу сделать, я камергер короля… ты ведь сам на это пошел, тем хуже для тебя…
– Сир, отец мой, – твердил свое герцог Нормандский, – вы поступаете дурно, обращаясь так с этими достойными людьми.
Но Иоанн II не слушал больше сетований сына. Он переглядывался с Никола Браком и Робером де Лоррисом, которые незаметно указывали ему кое-кого из приглашенных.
– И этого в тюрьму! И того тоже! – командовал король, толкая мессира де Гравиля и тыча кулаком в бок Мобюэ де Мэнмара: эти двое тоже были причастны к убийству Карда Испанского, но два года назад получили грамоты о помиловании с собственноручной подписью короля. Как видите, ненависть эта не переставала его жечь.
Миттон Дурачок, взгромоздившись на каменную скамью, выбитую в амбразуре окна, делал какие-то знаки своему хозяину дофину, то показывая на стоявшие на сервированном столике блюда, то на короля, а потом тыкал себе пальцем в рот… что означало: «Давай, мол, им есть».
– Отец мой, – обратился к королю дофин, – не желаете ли вы, чтобы вам подали поесть?
Мысль карлика оказалась весьма удачной – только благодаря ей вся Нормандия целиком не очутилась в темнице.
– Да, конечно же, черт побери! И верно, я совсем проголодался! Знаете ли, Карл, я прискакал сюда через Лионский лес и с самого утра не слезал с лошади – торопился наказать этих злодеев. Велите подавать!
И он жестом приказал снять с себя шлем. Из-под шлема показалось багровое лицо, слипшиеся волосы, взмокшая от пота борода. Усевшись на место сына, он, очевидно, уже забыл свою клятву не есть и не пить, раз Карл Наваррский все еще живет на нашей земле.