На прощанье старая герцогиня сказала госпоже де Ла Моннери:
– Дурной брак, Жюльетта, дурной брак, я предваряла тебя.
Когда посетительницы уезжали, госпожа де Ла Моннери приглашала дочь к себе в комнату и беседовала с ней; высказывая свое мнение о каждой гостье, она одновременно разминала пальцами мякиш ржаного хлеба. Теперь она лепила негритят.
Глухота матери все усиливалась, и это вынуждало Жаклину говорить как можно громче, что было для нее нелегко.
– Видишь, все тебя любят, все тобой интересуются, – убеждала ее госпожа де Ла Моннери. – Нельзя же так убиваться, пора взять себя в руки, а то на тебя просто глядеть тяжело.
Госпожа Полан, которая мало-помалу заняла в доме положение компаньонки, распоряжалась с утра до вечера. Жаклина этому не препятствовала. Немного развлекали ее лишь письма дядюшки Урбена; он рассказывал в них о лошадях, о псовой охоте, о хлопотах с арендной платой и неизменно заканчивал свои послания такими словами: «Я старый медведь, но я отлично понимаю, каково тебе теперь живется; предпочитаю не касаться этого».
Когда установилась зима, Лартуа посоветовал отправить Жаклину на высокогорный курорт; Изабелла поехала вместе с кузиной.
Изабелле также нравилось близкое соседство с чужим горем. Возраст и внешность позволяли ей теперь рассчитывать лишь на интерес со стороны пятидесятилетних мужчин. Между тем она изо всех сил старалась привлечь к себе внимание, от кого бы оно ни исходило, и любое ухаживание заставляло ее терять голову. Но затем ее охватывал страх, перед ней снова вставало трагическое воспоминание, и она неожиданно отталкивала человека, который уже готов был стать ее возлюбленным, отказывалась от свидания в тот самый вечер, когда могла начаться их близость. «Эта женщина сама не знает, чего хочет», – удивлялись поклонники.
Нерешительность Изабеллы постепенно приобрела болезненный характер и влияла на все стороны ее жизни.
Она без устали засыпала Жаклину вопросами, но даже не слушала ответов.
– Что мне делать?.. Как я должна поступить? Не думаешь ли ты, что… Как ты считаешь?
За окнами светлая ночь окутывала снежные вершины. Из нижнего этажа в комнату доносились смягченные расстоянием звуки оркестра. И внезапно Жаклина уловила слова:
– Ах! Понимаешь ли, мы, вдовы…
– Нет, нет! Прошу тебя, без сравнений! – возмутилась Жаклина. – Умоляю тебя, замолчи!
– Может быть, дать тебе капли? – спросила Изабелла.
И отправилась танцевать.
Жаклина возвратилась с курорта такой же бледной и худой, как была. Она снова поселилась на авеню Мессины; здесь по крайней мере она чувствовала себя более защищенной от плакальщиц.