Жаклина в глубокой задумчивости созерцала открывшуюся ей картину, стараясь примирить свое горе с окружающим миром. Отец Будрэ притворил окно, возвратился в глубь комнаты и сказал:
– Превыше разума – откровение. Не только мы, христиане, утверждаем это, индусы думают так же. И мы неустанно говорим: вера есть чудесное орудие, которое господь в своей благости вручил чадам своим, дабы они могли видеть дальше, чем в подзорные трубы, рассуждать глубже, чем позволяет логика, и умели бы побеждать свое горе. Все великие религии походят одна на другую. Человек, обладающий верой, приближается к совершенству, именно вера и совершенствует его.
Жаклина взглянула на отца Будрэ.
– Быть может, вы правы, отец мой… – прошептала она. – Да, должно быть, вы правы.
В это мгновение дверь распахнулась и нежный голосок позвал:
– Мама!
Мари-Анж растерянно замерла на пороге при виде доминиканца.
– Входи, детка, поздоровайся с гостем, – сказала Жаклина дочери.
Отец Будрэ опустился в кресло, чтобы ребенку было легче разговаривать с ним. Он расправил рясу на коленях и ласково посмотрел на девочку.
Жан-Ноэль и Мари-Анж обычно уклонялись от поцелуев, которыми их так охотно награждали родственники. С отцом Будрэ они вели себя по-другому: их пухлые губки, казалось, сами тянулись к его массивному, величественному лицу.
Мари-Анж была здоровой, но худенькой девочкой. За последние месяцы она сильно выросла. Ее уже начали обучать катехизису.
– Скажи, милая, что ты выучила на этой неделе? – осведомился отец Будрэ.
– Я выучила «Верую», святой отец, – ответила девочка.
– Вот как? Отлично. И все поняла? И все запомнила?
– Все запомнила.
– Прекрасно, послушаем, послушаем.
Жаклина улыбнулась. «Мари-Анж, без сомнения, будет всю жизнь вспоминать, – подумала она, – что знаменитый проповедник слушал, как она читает „Верую“. Отец Будрэ знает, что делает: такие вещи врезаются в память навсегда».
Мелодичным голоском, нараспев девочка торопливо произносила слова молитвы.
– О, не так быстро, не так быстро! – остановил ее отец Будрэ. – Я бы не мог так быстро прочитать «Верую», ведь у меня не хватило бы времени подумать над тем, что я произношу.
В памяти Жаклины невольно всплывали заученные много лет назад и с тех пор не раз повторявшиеся слова, которые теперь слетали с уст ее дочери: «…отпущение грехов, воскресение плоти, вечная жизнь…»
– Воскресение плоти… – старательно выговаривала Мари-Анж.
– Воскресение плоти, – торжественно повторил доминиканец, протянув руку вперед. – И в тот день, – продолжал он, четко выговаривая все слова чуть дрожавшим от глубокого волнения голосом, – души предстанут в их земной оболочке, предстанут со всеми своими мыслями, чувствами и деяниями, со все тем, что они совершили хорошего и дурного от рождения и до смерти, а равно после смерти, а также со всем тем, что другие души совершили ради них…