Ноэль, задерживая дыхание, подставил ее губам край бороды, тут же выпрямился и вышел из комнаты, вытирая руки носовым платком, смоченным одеколоном.
С этого дня управление домом перешло в руки Жаклины. Внешне она казалась совсем здоровой. Вдовство придало ей некоторую долю властности, которой раньше близкие в ней не замечали, она стала суше и энергичней. Жаклина усердно воспитывала своих детей, часть времени посвящала молитве. Занималась она также и благотворительностью, причем делала это с доброй улыбкой, которая сама по себе уже являлась проявлением милосердия. Но окружающие – да и сама Жаклина – чувствовали, что в ней что-то умерло. Душа ее была теперь подобна засохшему дереву, лишенному живительных соков. Эта сухость исчезала лишь по вечерам, в час, когда она молилась за спасение души Франсуа.
Жаклина, продолжавшая часто видеться с отцом Будрэ, признавалась ему:
– Я изо всех сил старалась следовать вашим советам, думается, я живу как христианка, но мне никак не удается разделять радости и горести других. Вы действительно полагаете, что доброту, как и память, можно развить в себе?
– Если вы пока еще без радости творите добро, – отвечал доминиканец, – то, несомненно, все же чувствуете удовлетворение, сознавая, что исполняете свой долг.
Именно в такую женщину, у которой на первом месте всегда долг, и превращалась тридцатилетняя Жаклина.
Забота о поддержании порядка в огромном доме Шудлеров была нелегким делом. И Ноэль чувствовал признательность к своей невестке за то, что ему не пришлось испытать никаких перемен в раз навсегда установленном образе жизни.
Жаклине удалось убедить старика Зигфрида, что ему не следует больше самому раздавать милостыню нищим. Утренние холода могли оказаться роковыми для старца; к тому же он с трудом проделывал длинный путь по коридорам и все чаще жаловался на провалы в памяти. Теперь милостыню раздавал его камердинер Жереми. Он совершал это с пренебрежительной гримасой эрцгерцога, а затем отчитывался перед своим престарелым господином. Иногда Жаклина, набросив на плечи пальто, выходила из подъезда и быстро окидывала взглядом своих голубых глаз толпу бедняков.
Число нищих с каждой неделей возрастало. Некоторые приходили, должно быть, с другого конца Парижа. Однажды комиссар полиции учтиво осведомился, нельзя ли прекратить эти сборища, мешающие уличному движению и нарушающие порядок в квартале.
– В тот день, когда мы прекратим раздачу милостыни, господин комиссар, – ответила Жаклина, – в квартале возникнут беспорядки. Такая форма благотворительности – старая традиция семьи Шудлеров, мы будем и впредь ее поддерживать.