Она заставила себя улыбнуться и протянула ему руку, не вставая с кресла. Слова были излишни. Рукопожатие означало молчаливый договор о дружбе.
– Недоставало еще, чтобы у меня заглох мотор, – произнес Симон, помолчав с минуту.
– Вы отлично можете переночевать здесь, зачем вам ехать под дождем?.. Я постелю вам на диване, – предложила госпожа Этерлен. – Быть может, это не слишком удобно, но приятнее, чем возвращаться пешком в такую погоду.
– Нет, нет, я стесню вас… А потом, что скажут утром слуги…
Она пожала плечами. Ее теперь мало трогало, что могут о ней сказать или подумать.
Симон никогда не оставался до утра в доме госпожи Этерлен, и ему казалось нелепым делать это теперь из-за дождя!
Ливень стал затихать. Симон поднялся.
Переступив порог, он остановился и, не переставая говорить, замер, поставив ногу на верхнюю ступеньку крыльца. Великая надежда и великое смятение охватили душу Мари-Элен. Почувствовал ли Лашом угрызения совести, ощутил ли прилив жалости к ней? И примет ли она эту жалость? О да, конечно, примет.
Напрасная надежда! Симон просто завязал шнурок.
Обняв госпожу Этерлен за плечи, он поцеловал ее в лоб.
– До скорой встречи, – сказал он, – я вам позвоню.
Робким, осторожным движением она провела по его лицу своими тонкими пальцами.
– Да, именно до скорой встречи, – прошептала она. – До свидания, мой милый… мой друг…
До нее доносились, постепенно ослабевая, звуки шагов Симона, он быстро шел, перепрыгивая через лужи. Затем хлопнула садовая калитка.
Припав к дверному косяку, она прислушивалась. Тягостно тянулись секунды. Мотор, как видно, не хотел заводиться. Он несколько раз застучал, потом снова смолк.
– Вернется, вернется и заночует здесь, – шептала она. – И все уладится, все будет по-прежнему. Он говорил не то, что думал. Он не может так думать.
Снова послышался стук мотора. Мари-Элен затаила дыхание. Опять наступила тишина. «Он вернется и пробудет здесь всю ночь, и я скажу ему, я скажу ему… Я обхвачу его голову обеими руками и заставлю его выслушать меня, и он снова будет меня любить… Ведь он даже не знает, как сильно я его люблю… Я никогда не решалась сказать ему об этом. Он не может лишить меня своей любви! А что, если открыть дверь и крикнуть: „Симон!“ Она взялась за ручку, но не могла решиться…
Победоносный стук мотора прорезал ночную тишину, он заглушил шум дождя, барабанившего по черепичной крыше, шум ветра, гудевшего в ветвях. Мотор стучал ровно и сильно, а потом послышалось мерное шуршание колес по мокрому асфальту.
Госпожа Этерлен с трудом оторвалась от дверного косяка. Сквозь слезы она видела, как тонкие палочки из яшмы слабо мерцали в фаянсовой вазе, как блекло светился на лестнице гипсовый бюст.