Изабелла с ужасом посмотрела на старшего служителя.
– Это случилось с ним во время прогулки, он упал навзничь и стукнулся головой о тротуар, – пояснил тот. – Как же вас зовут? – обратился он к Моблану.
Люлю молча пожал плечами; его затуманенный взгляд был теперь устремлен на какого-то больного, который что-то уплетал.
Госпожа Полан достала из сумочки песочное пирожное – она всегда носила с собою какие-нибудь сухарики и карамельки, так как любила погрызть и пососать что-нибудь сладкое, – и подала его Люлю.
– Пирожное, – прошептал он и протянул вперед дрожащую руку.
С жадностью ребенка он засунул лакомство в рот и снова протянул алчную руку.
Госпожа Полан подала ему второе пирожное, и оно исчезло столь же быстро. Шум воды прекратился, санитары вытирали больного, похожего на индийского раджу, и укладывали его в постель.
Худенький старичок умолк, так и не допев своей песенки.
Люлю пристально смотрел на Изабеллу, внимательно разглядывая ее шляпу, ее меховой воротник, ее темные глаза. Он прошептал:
– Вы благоразумны?.. Вполне благоразумны?.. Ну, если вы благоразумны…
Он протянул руку к столику, где лежали маленькие пакетики.
– Это вам, возьмите, они вам к лицу.
– Спасибо, – сказала Изабелла, беря пакетики.
Она говорила с трудом, слова не шли у нее с языка.
– Как хорошо, что вы не отказываетесь, – вырвалось у Люлю.
– Есть ли у вас какие-нибудь поручения? – спросила Изабелла. – В чем вы нуждаетесь? Что бы вам доставило удовольствие?
– Ничего… Нет, нет, ничего… Я ни в чем не нуждаюсь, за мной прекрасно ухаживают, со мной необыкновенно любезны, – ответил Люлю, опасливо оглянувшись на старшего служителя.
Потом, потянув Изабеллу за рукав, он прошептал:
– Скажите моему брату Жану, что я хочу пойти к маме, она рас не станет бранить…
Изабелла молча кивнула головой и прикрыла рукою глаза. Хотя Люлю никогда не внушал к себе уважения, но все же Этот человек, обладавший и до сих пор огромным состоянием и ценностями, куда более реальными, чем завернутые в бумагу камешки, лежавшие на его ночном столике, этот король игорных домов и ночных ресторанов, которого отставной сержант колониальных войск называл папашей, этот старик, путавший живых и мертвых, но сознававший близость собственной смерти, не мог не вызвать сочувствия, и Изабелла невольно вспомнила слова, недавно произнесенные отцом Будрэ.
Госпожа Полан вытянула укутанную в кроличий воротник шею и с любопытством наклонила лицо с огромной бородавкой на подбородке: ей тоже хотелось услышать слова, которые Моблан прошептал Изабелле. Люлю, казалось, только теперь узнал ее и пришел в ярость.