– Я уношу его. В некотором роде он – наше детище. «Посмертные произведения». Название вдвойне верное. Это все, что сохранилось из того, что мы делали сообща, – сказала она с непривычной для нее грустной иронией, которую, сама того не замечая, переняла у своего мужа Оливье.
Она подняла темные глаза на Симона.
– Увидимся ли мы еще? – спросила она, делая последнюю попытку.
– Ну конечно, мы будем часто видеться.
Стараясь быть вежливым, он легонько подталкивал ее к двери.
Оливье стоял в халате перед зеркалом умывальника со щетками в руках и приглаживал свои седые волосы, разделенные посредине пробором. Он всегда ложился в постель раньше жены, чтобы освободить ванную, расположенную между двумя спальнями.
На особой вешалке, какими пользуются англичане, были аккуратно развешаны домашняя бархатная куртка гранатового цвета, рубашка и носки; к вешалке снизу был прикреплен маленький ящик для старых туфель, которые он носил дома; по утрам горничная все это убирала.
Сквозь полуотворенную дверь он услышал, как Изабелла положила колье на туалетный столик.
Она была у себя в комнате, и Оливье, набравшись смелости, решился наконец задать ей вопрос, который не шел у него из головы в течение всего вечера.
– Стало быть, вы его сегодня видели? – спросил он, немного повысив голос и стараясь, чтобы вопрос звучал как можно естественнее.
– Да, видела, – ответила Изабелла, сидевшая за туалетным столиком.
Наступило короткое молчание, затем Оливье сказал:
– Я думаю, вас это взволновало.
– О нет, нисколько, – ответила она. – Ведь свидание было, собственно, деловое… из-за книги… И потом, хоть у меня и нет оснований на него сердиться… но я вас уверяю…
Он услышал, как она пересекла комнату и, продолжая говорить, приблизилась к двери.
– Можете войти, я уже заканчиваю, – сказал он.
Она толкнула створку двери.
– …нет, уверяю вас, Оливье, – продолжала она, – встреча не доставила мне никакого удовольствия. Ведь все уже в прошлом – И очень жаль, если у вас возникла хоть тень сомнения…
Машинально она стала раздеваться. И вновь перед мысленным взором возникла фигура Симона, легонько подталкивающего ее к дверям; она чувствовала его руку у себя на плече, и у нее защемило сердце.
– Как я могу вас в чем-либо подозревать? – сказал Оливье, продолжая приглаживать волосы и стараясь сохранять спокойствие. – У меня нет для этого ни права, ни основания… Скорее уж вы можете сердиться на меня. Я прекрасно понимаю, что наш брак утратил всякий смысл; я невольно порчу вам жизнь. Снова повторяю: постараюсь не слишком долго стоять у вас на пути… Но что же делать, – как это ни печально, а я все же чувствую себя хорошо.