Полководец опять рассмеялся.
— О, да! Он умел танцевать! О, да! Самый великий танцор на свете. Он освоил все танцы, которые ему показывали, а после дня тренировки мог станцевать лучше любого другого человека. Его собственные танцы были неподражаемыми. В особенности…
Велисарий замолчал. Внезапно до него дошло — и это стало понятно по выражению лица.
— Так вот что это было.
— Ты говоришь про танец у себя в видении, — напомнил александриец. — Танец, который он исполнил в конце. И что это было? Танец созидания и разрушения?
Велисарий нахмурился.
— Нет. Ну, да, но только созидание и разрушение — лишь фрагменты танца. Сам танец был танцем времени.
Полководец потер лицо.
— Я видел, как он его танцевал. Один раз в Иерусалиме, во время осады.
— Какой осады? — спросила Антонина.
— Осады… — Велисарий махнул рукой. — Осады в моем видении. В прошлом — из моего видения. — Полководец снова махнул рукой и твердым голосом добавил: — Какие-то солдаты слышали о танце времени и захотели его посмотреть. И упросили раба — Рагуната Рао — станцевать его для них. Он станцевал, и это произвело огромное впечатление. Потом они попросили его обучить их танцу, и он ответил: этому танцу научить нельзя. Как объяснил раб, в этом танце нет определенных движений. — Глаза полководца широко раскрылись. — Потому что во время каждого исполнения он танцуется по-новому.
Наконец грани соединились. Это было практически невозможно — настолько чужими оказались мысли, но цель смогла сформулироваться.
Будущее.
—Что? — воскликнул Велисарий. Он огляделся по сторонам. — Кто это сказал?
— Никто ничего не говорил, Велисарий, — ответил епископ. — Никто ничего не говорил, кроме тебя.
— Кто-то сказал «будущее», — уверенно заявил полководец. Он не сомневался. — Кто-то это сказал. Я слышал очень отчетливо.
Будущее.
Он посмотрел на вещь у себя в руке.
— Ты !
Будущее.
Все, находившееся в комнате, окружили полководца и уставились на вещь .
— Скажи снова, — приказал Велисарий.
Молчание.
— Повтори, говорю тебе!
Грани, если бы могли, закричали бы от отчаяния. Задача невыполнима! Разум совсем чужой!
Цель начала разрушаться. Грани, в отчаянии, выпустили в окружающий мир то, что человек сравнил бы с желанием ребенка попасть домой. Глубокое, глубокое, глубокое страстное желание убежища, безопасности, спокойствия и комфорта.
— Она такая одинокая, — прошептал полководец, глядя на вещь. — Потерянная и одинокая. Потерянная… — он закрыл глаза и позволил разуму сфокусироваться на сердце. — Потерянная, как никогда не чувствовал себя ни один человек. Потерянная навсегда, без надежды вернуться. Вернуться домой, который она любит больше, чем какой-либо человек когда-либо любил свой дом.