— Мне отдавило руку! — со слезами воскликнул он. — Пожалуйста, не надо стрелять! Сейчас все обрушится на нас!
Злость медленно отпускала. Я вдруг необычайно остро почувствовал близость смерти, и она охладила меня своим дыханием. Нелепо быть заживо погребенным. Вообще, нелепо умирать по прихоти негодяя. Конечно, приговоренным не дают права выбирать себе палача, но мне по-человечески стыдно было отдавать жизнь Дацыку и быть похороненным в одной могиле с таким слизняком, как Мураш… Я вернулся к машине, присел на капот. С потолка лилась вода, как из испорченного душа. Тусклый свет фонарика, за которым темнел силуэт Дацыка, напоминал фару мотоцикла, который медленно ехал сквозь дождь мне навстречу. Брызгаясь, с рыхлого свода в воду падали кусочки льда. Было похоже, что у нас под ногами веселятся лягушки.
— Что у вас там случилось? — донесся до нас из другого мира голос Альбиноса.
— Ничего, Альбино, ничего! —• крикнул Дацык, отступая к шурфу. — Все в порядке. Здесь у нас царят мир и согласие…
— Мураш там?
— А где не ему, родному, быть? Здесь он, сердешный, все батькиной машиной налюбоваться не может… Сейчас я к тебе поднимусь!
— Передай ему, что звонили из больницы, — сказал Альбинос, И после небольшой паузы: — Умер его отец. Час назад.
Мураш с шумом вдохнул воздух, будто долгое время сидел под водой, вскочил на ноги и ударился головой о свод.
— Нет, это ошибка, — пробормотал он, рванул вперед, за угасающим лучом фонаря, но споткнулся и плашмя упал в воду. Тотчас поднялся на ноги. Вода стекала с его куртки ручьями. Шатаясь, как пьяный, Мураш выбрался в шурф и поднял лицо к свету. Он мог видеть только грязные ботинки Дацыка, который выбирался по веревке наверх. Комочки грязного снега падали ему на лоб и щеки, но Мураш не прикрывался руками, лишь часто моргал уцелевшим глазом, как если бы священник, отпустив ему грехи, окроплял его святой водой.
— Это ошибка! — надрывно крикнул он и, чтобы не упасть, широко расставил руки и оперся о стены шурфа. — Мой отец поэт! Он заслуженный и уважаемый человек…
— Твой отец умер от цирроза печени, — спокойным голосом ответил ему Альбинос. — Он был алкоголиком и бомжем.
— Это неправда, неправда, — тихо заскулил Мураш и, опустив голову, закрыл лицо ладонями. — Вы лжете! Мой отец погиб здесь, в этой машине. Эта была почти новая машина. Отец часто ездил по этой дороге… Он любил .горы и сочинял стихи…
Ноги Мураша подкосились, и он медленно опустился на мокрую кашицу из фирна. Прислонился спиной к стене, уронил голову на колени и замер. Я увидел, как на его скрюченную фигуру нашла тень, как если бы это была завершающая сцена из спектакля, и Мураш отыграл свое, и светотехник постепенно уменьшал напряжение в прожекторе… По веревке спускался Альбинос. Его крупная фигура занимала почти весь диаметр шурфа. Он опустился рядом с Мурашом, тронул его за плечо и сказал: