Я припарковался у дома номер восемнадцать и оставшуюся часть пути прошел пешком. Вот дом двадцать четыре. Кованая чугунная ограда под каменной аркой. Кладка старая, потемневшая от времени и влаги. Ступенька отполирована до блеска. Я зашел в узкий дворик, погруженный в тень. Над головой сплелись виноградные лозы. Гроздья еще зеленого, дымчатого винограда свисали сверху, будто замысловатые светильники. Тяжелая, обитая снизу латунной пластиной дверь скрипнула, ржавые пружины загудели, как струны музыкального инструмента. Широкие ступени по спирали поднимались вверх. Вот вторая квартира. Дверь уже потеряла былой рельеф из-за немыслимого количества слоев краски.
Я постучал: несильно, с большими паузами. В семье несчастье, громкие и требовательные звуки будут восприняты как оскорбление чувств. Никто не открыл, и я постучал еще раз. Тут снизу долетел скрип двери, и по лестнице стала медленно подниматься мелкая невзрачная женщина. Лицо ее было узким, бледным, нос тонкий и длинный, как у мыши.
—Здесь я, здесь, — произнесла она с одышкой. — Сил никаких… Вы ведь из милиции, я не ошиблась? Голова кругом идет. — — Она достала из тряпичной сумки ключ — большой «лепесток», похожий на те, какие в старину носили тюремщики. — Этот эксперт, он совсем ненормальный. «По каким признакам вы его опознали?» — спрашивает. А у меня на глазах слезы, я хватаю ртом воздух. «Вы, — говорю я, — женаты?» «Нет», — отвечает… Все ясно. У меня больше вопросов не было.
Она открыла дверь, зашла первой в темную прихожую, где рассохшиеся паркетины ходили ходуном независимо друг от друга, как кости домино, рассыпанные по полу. Кинула в угол сумку, побрела куда-то в мрачную утробу квартиры.
— Не разувайтесь, вы не первый и не последний. Соберу всю вашу грязь, а уж потом приберусь.
Я, стараясь производить как меньше шума, на цыпочках пошел за хозяйкой квартиры. Комната, куда мы зашли, была темной, плотные шторы, закрывающие окна, не пропускали и без того скудный дворовый свет. Женщина раздвинула шторы, села на потертый диван рядом с круглым одноногим столом и застыла в скорбящей позе. Я только раскрыл рот, чтобы осторожно спросить о муже, как она опередила меня.
— Две недели назад я похоронила брата, — произнесла она сильным голосом, в котором угадывалось сдержанное возмущение. — Ездили мы на похороны в Симферополь. А теперь вот я и мужа лишилась…Что происходит, вы можете мне сказать?.. Ой, только не надо меня успокаивать! Я и так веду себя как сытый ламантин. Хотите кофе? Только сами приготовьте, а то у меня никаких сил нет… И спрашивайте, спрашивайте, не молчите. Я ж теперь как «черный ящик» от разбившегося самолета — все последние дни Лени по часам пересказала: что он ел, что пил, кому звонил, куда ходил.