Брайс Хариссон заявил:
— Если вы разъясните моему управляющему, какой товар можете предложить, он пришлет вам домой ответ. Боюсь, мне не удастся представить вас герцогу. Ему не нравятся ирландские кожи, а ваши сыры он находит чересчур резкими. Роберте!
Последовала пауза. Затем, расслышав шаги управляющего, О'Лайам-Роу заговорил, растягивая гласные:
— Похоже, шотландская природа взыграла: в каждом новом знакомце ищете выгоду, как сказала русалка рыбаку, что ловил селедку. Я пришел сюда как друг, передать весточку от вашего брата, только и всего.
Рядом с Хариссоном появился управляющий. Хозяин не отослал его. Карие глаза под короткими, кустистыми, высоко вздернутыми бровями смотрели не мигая. Он добавил:
— У меня к тому же нет денег, чтобы одолжить вам. Извините. Я тороплюсь на встречу. Роберте!
Управляющий щелкнул пальцами. Тотчас же принесли шпагу, плащ и перчатки. Хариссон был уже обут, и плоская шляпа с пером покрывала его гладко причесанную голову. Одевшись, он отступил, чтобы О'Лайам-Роу мог пройти.
— Роберте, я сам возьму ларец из кабинета. Жаль, что пришлось разочаровать вас, принц. Мы с братом расстались довольно давно, и он уже истощил мое терпение, посылая просителей одного за другим. Надеюсь, ваше пребывание в Лондоне принесет вам пользу.
— Храни вас Бог: я извлекаю всю возможную пользу из приобретаемого опыта, — сказал О'Лайам-Роу. — Этот хвастливый верзила Мишель оторвал бы мне голову, не воспользуйся я гостеприимством его маленького ушлого братца, который так здорово шпарит на всех чужих языках. Но, черт побери, я бы сказал, что родным языком вы пользуетесь довольно странным образом. Так, припоминаю я, верещала бывшая уличная девка в Галуэс, защищая свое целомудрие.
Открыв кошелек, О'Лайам-Роу достал экю и вложил монетку в холеную руку Брайса Хариссона.
— Выпей за мое здоровье четверть пинты по дороге на свою встречу, — сказал он. — Наши кожи воняют, а сыры недодержаны, но любящие сердца надежны и сияют золотом, как лютики на болоте, ты же выглядишь унылым и одиноким, малыш.
Только подойдя к конюшне, О'Лайам-Роу обнаружил, как крепко стиснуты его кулаки, и понял, что был готов и к телесной расправе.
Пайдар Доули ждал его. Когда принц вошел в удобную, с теплым запахом навоза конюшню, фирболг вцепился своей жилистой рукой в измятый атласный рукав и, что-то хрипло прошептав, оттащил хозяина в сторону. О'Лайам-Роу, намеревавшийся покинуть владения Брайса Хариссона прежде, чем тот выйдет во двор, грубо обругал Пайдара по-гэльски.
Но тут он увидел, куда показывает свободной рукой Пайдар Доули, и значение сделанного открытия наконец-то дошло до него. В конюшне стояло четверо животных: его собственная лошадь, мул, превосходная кобыла Хариссона и наемная кляча, чья залатанная сбруя и седло, экипированное для похода, были так же хорошо знакомы ему, как его собственные. Он скакал вслед за этой клячей из Дьепа до Блуа, созерцал ее экипировку на борту корабля, скользящего вниз по Сене и Луаре, и во время злополучной охоты с гепардом, и по пути в Обиньи и обратно. То и другое принадлежало Робину Стюарту.