– Что вы делали в это время в поместье Бунксов?
– Я был не в, а перед поместьем! Справлял нужду, потому что дольше терпеть не мог.
Повторяю то, что рассказал сержанту. Лейтенант слушает и ерошит волосы.
– Странно, странно, – бормочет он. – Что труп может делать у Бунксов?
– Этого я не знаю, – уверяю я. – И кто такие Бунксы – тоже не знаю.
– Вы не знаете, кто такие Бунксы?
– Понятия не имею.
Он смотрит на меня с недоверчивым видом.
– Бунксы, – объясняет он сочувствующим тоном, – крупные промышленники в угледобывающей области... Неужели не слышали?
Поскольку врать мне не привыкать, я совершенно серьезно отвечаю:
– Нет!
После нескольких новых глупых вопросов и таких же глупых замечаний лейтенант решает связаться с капитаном, который без колебаний звонит майору. Поскольку майор собирается поставить в известность полковника, я говорю себе, что успею хорошенько выспаться, пока дойдут до генерала, и прощаюсь с военными, заверив, что отправляюсь в местную гостиницу, куда они могут прийти утром и взять у меня свидетельские показания.
Хозяин собирается закрывать свою лавочку, когда являюсь я.
Это толстяк с тройным подбородком и взглядом, выразительным, как дюжина устриц.
– Комнату, – прошу я, – но сначала плотный ужин с надлежащим орошением.
Он суетится. Прямо трактирщик из оперетты. Не хватает только вязаного колпака в полосочку.
Он открывает дверь на кухню и начинает орать:
– Фрида!.. Фрида!
Появляется служанка. Симпатичная фарфоровая куколка, пухленькая, как перина, с пышными грудями, светлыми глазками, белобрысая и глупая как огурец.
Я заигрывающе подмигиваю ей, и она отвечает мне коровьей улыбкой.
Хорошее начало. Я никогда не упускаю мимолетную любовь. Я горячий сторонник сближения с массами и сейчас только и хочу сблизить свою массу с ее.
Вы слышали об усталости бойца? Тип, придумавший этот термин, знал психологию отдыхающего воина как свои пять пальцев.
Мои похождения вызвали у меня голод и натянули нервы, как струны. А ничто так не снимает нервное напряжение, как хорошенькая куколка. Не верите – обратитесь к своему врачу.
Фрида приносит мне тарелку ветчины шириной с щит гладиатора.
Я глажу ее по крупу, потому что это обычное обхождение с кобылами и служанками. Хотя оно не совсем соответствует правилам хорошего тона, зато всегда дает хорошие результаты
Фрида награждает меня новой улыбкой, еще шире, чем первая.
– Францюз? – спрашивает она.
– Да, – отвечаю я по-немецки. Все гретхен питают к нашим парням особую склонность, а наши парни, даже исповедующие интернационализм, имеют в трусах достаточно патриотизма, чтобы быть на высоте своей репутации.