Когда я возвращаюсь в номера мамаши Бордельер, атмосфера становится еще более тяжелой.
Надвигающаяся гроза давит на мозги и легкие. Терпеть не могу такую погоду. Кажется, что планета сейчас разорвется, а это одно из самых неприятных ощущений.
Прежде Чем подняться по лестнице дома, я вынимаю золотую булавку из лацкана пиджака, куда воткнул ее, выйдя из кабинета Старика, и втыкаю в плечо, точно в то место, куда ее сунул Бункс.
Поднявшись на четвертый этаж, где обретается старуха, звоню
Она открывает мне, держа в руке рахат-лукум.
– Наконец-то вы вернулись! – восклицает она с набитым этой жуткой замазкой ртом. – Милая девочка начала отчаиваться...
Я усмехаюсь.
– Я, мамаша, как крупный выигрыш: заставляю себя ждать, но всегда прихожу к тем, кто умеет это делать.
Старуха вытирает дряблые губы, на которых помада смешалась с сахаром.
– Я угостила ее шоколадкой... Это дитя просто восхитительно. – Она заговорщицки толкает меня локтем в живот: – Вы не будете скучать, шутник!
Будь это кто другой, я бы не потерпел подобной фамильярности, но к мамаше Бордельер питаю слабость. Она такой яркий типаж, настолько невероятна, что на нее невозможно сердиться.
Стучу в дверь комнаты.
– Входите! – отвечает Рашель. Она сидит в кресле, одетая в белый домашний халат, окружающий ее нимбом нереального света.
– Было так жарко... – объясняет она.
– Ну конечно. – И добавляю, гладя ее по затылку: – Я не очень задержался?
Она взмахивает ресницами.
– Я начала думать, что вы меня бросили...
– И какое чувство это у вас вызвало?
– Боль, – шепчет она, отводя глаза.
Такого рода признания автоматически влекут за собой поцелуй.
Я беру ее чуть повыше локтя, буквально поднимаю с кресла и прижимаюсь своими губами к ее. Прикосновение к девочке, у которой под халатом ровным счетом ничего нет, вызывает у вас желания, мягко говоря, весьма далекие от стремления проштудировать последние статьи о косвенных налогах. Я увлекаю ее на постель, бормоча бессвязные слова, разжигающие ей кровь.
Когда мы достаточно наигрались в зверя с двумя спинами, я в последний раз целую ее. Как видите, любовь всегда начинается и заканчивается одним манером...
– Если ты позволишь, милая, я немного побреюсь, – говорю я. – Чтобы вывести тебя в свет, это просто необходимо, а то у меня рожа, как у итальянского бродяги.
– У тебя есть бритва?
– Нет, но у хозяйка должна быть. С ее-то бородой! Я кладу пиджак и выхожу из комнаты. Как и предполагал, содержательница номеров крутится поблизости с фальшиво-невинным видом. Я подбегаю к ней и шепчу на ухо: