Толпа журналистов все более и более густеет. Это напоминает правительственные кризисы доброго старого времени. Вспышки фотоаппаратов сверкают вовсю. Конруж сменил костюм. Он облачился в серо-антрацитовые тона, ибо эти тона лучше всего запечатлеваются на черно-белом фоне газет. На нем очень светлый галстук, поскольку у него смуглая кожа. Знает свое дело, чертяка! Не хватает только подкрашенных губ! Во всяком случае, для придания им блеска он проводит по ним языком каждый раз, когда какой-нибудь пленочный пачкун готовится сделать снимок. Его голос более рассчитан, чем цены некоторых владельцев гостиниц. Его манера поведения благородна и аристократически надменна. Заметив нас, он делает едва заметный жест, одновременно покровительственный и непринужденно-развязный.
– О, Сан-Антонио со своим сенбернаром! Значит, вас действительно занимает это дело?
Я подмигиваю.
– Возможно, это не то слово, – отвечаю я, – но во всяком случае я здесь.
– Тебе удалось пролить свет на эту двойную задачу? – шутит он, довольный тем, что видит улыбки на лицах представителей прессы и слышит смешки в рядах легавых.
– Напротив, – говорю я смиренно-сладким голосом, – все, что мне удалось обнаружить, так это то, что загадка не двойная, а тройная.
И сразу же физиономия господина the principal14 (извините меня, если я иногда начинаю писать по-английски, это автоматически) уподобляется копилке, выполненной в стиле Регентства.
– Ах да?
– Как нельзя более «ах да», Конруж. Садовник графа исчез, а его собачка заколота вилами!
Поставщики газетных «отделов происшествий» зашумели, довольные тем, что им подбросили лакомый кусок.
Я щелкаю пальцами.
– Я хотел бы ознакомиться с показаниями этого человека, – заявляю я. – Где они?
Конруж становится фиолетовым. Он чувствует, что теряет лицо, и его инстинкт самосохранения начинает трезвонить во всю мощь, словно колокольчик стюарда вагона-ресторана перед первым обслуживанием.
– Они подшиты в досье! – говорит он. – Ты думаешь, у меня есть время разыскивать его для тебя?
Тут уж, мои солнечные девочки, ваш милый Сан-А теряет терпение.
– Если у тебя его нет, найди, приятель! – бросаю я ему в лицо. – С этого момента руководство следствием поручено мне!
Я сую полученный мной приказ прямо в нагрудный карман его пиджака.
– Вот свидетельство. Это тебя разгрузит от чрезмерной занятости.
Он желтеет. Отяжелевшим жестом он достает официальную бумажку и начинает ее изучать.
– Прочтешь на свежую голову! – советую я. – Дело не терпит отлагательства. Для начала мне нужны показания садовника – и живо!