– На тебя никто не покушался?
– Ты что, смеешься?
– Однако сегодня утром...
Толстяк наклоняется к моему столу:
– Я тут хорошо поразмыслил, приятель. Почему эта бомба должна была быть для меня? В конце концов, ее подложили в твою машину. Может быть, она была предназначена тебе?
Подобные замечания впечатляют. В конце концов, возможно, он и прав. Кто знает?
Два часа спустя, когда вечер спускается над Белькомбом, возвращается Мартине. Его рот расцветает чудесной улыбкой, способной украсить рекламу слабительного.
– Дело движется, малыш? – спрашиваю я его.
Он шаловливо подмигивает мне:
– Наилучшим образом, господин комиссар.
– Рассказывай!
Легкое откашливание, и он начинает:
– Дама находилась в церкви, около исповедальни. Я подошел к ней и стал рядом на колени. И она меня сразу спросила, что я от нее хочу.
– Что потом, дитя мое? Расскажите мне все, не скрывайте ничего, – посмеиваюсь я.
– Ну я ей и выдал все, что вы поручили мне сказать. Она меня спокойно выслушала. Потом вполголоса спросила, ничем не выдавая волнения: «Что вы имеете в виду под словом улики?» – «Это сюрприз», – ответил я.
Я одобрительно киваю.
– Очень хорошо, Мартине. Даже столь же умный человек, как я, не мог бы сделать лучше.
Он приосанивается.
– Она меня спросила, чего я хочу. Я ей ответил: «Как можно больше!» (Согласитесь, что он не глуп, этот инспектор. Он обладает искусством преодолевать препятствия и манерами, которые мне нравятся. Он, безусловно, сделает карьеру, если коллеги не съедят его по дороге.) «Но все-таки?» – настаивала она. «Сколько вы можете мне предложить?» – спросил я возможно более злым голосом. Она ответила, что подумает, и поинтересовалась, где меня можно найти. Я сказал, что достаточно послать мне телеграмму до востребования, и добавил, что, если завтра к полудню от нее не будет никаких вестей, она будет жалеть об этом всю жизнь, и что ей следует подумать о детях.
– Чудесно! – одобряю я. – Такие выражения всегда производят впечатление в подобных разговорах, они подобны цитате из «Британника»! Что было потом, дитя мое?
– Она пообещала и...
Он умолкает, так как в это время телефон взывает о помощи. Я снимаю трубку. У меня спрашивают, я ли это, что я и не думаю отрицать.
– Это мадам Монфеаль, – произносит женский голос.
Я с трудом сглатываю слюну.
– О, прекрасно, дорогая мадам. Чем обязан удовольствию слышать вас?
– Я столкнулась с одним типом, самым что ни на есть подозрительным, который нагло пытается меня шантажировать.
– Да что вы! – выдыхаю я, разочарованный до самой ватерлинии.
Мартине, который ни о чем не догадывается, непринужденно полирует пилочкой ногти. Он недоволен тем, что его прервали, ибо ему не терпится продолжить свой рассказ.