Первый раз его забрали в милицию, когда он учился на первом курсе института. Он подрался со своим однокурсником из-за какой-то ерунды, тогда он был на взводе, потому что мать устроила в честь Ленки грандиозный прием — девочка, видите ли, экстерном окончила художественную школу. На втором курсе его замели за кражу. На третьем за пьяный дебош в ресторане. Всякий раз мать его отмазывала, вызволяя из ментовки при помощи своих высокопоставленных поклонников. Но в один далеко не прекрасный день она сказала: «Вляпаешься еще раз, будешь выпутываться сам!». Он вляпался через пол года, а сам выпутаться не смог — ему предъявили обвинение по статье «разбойное нападение» и грозили посадить на семь лет. Все ждали («разбойник» в первую очередь), что Элеонора вытащит сына и на этот раз, но не дождались. Элеонора Новицкая никогда не меняла своих решений. В итоге Эдуард загремел на три года в колонию общего режима… Но мать отвернулась от него гораздо позже… А тогда она исправно посылала ему передачки, писала письма и даже приезжала на свидания. Но когда его выпустили, она предупредила: «Вляпаешься еще раз — и ты мне больше не сын!». Эдик заверил матушку, что заключение его многому научило, и больше он за решетку не хочет…
Дальше все в его жизни пошло более-менее гладко. Он устроился на работу, женился на скромной девушке, которая родила ему детишек-погодок Дениску и Ефросинью (на этом имени настояла Элеонора), обзавелся квартиркой, но, не прожив с семьей и пяти лет, загремел опять. По глупости загремел. Толкнул на улице одного пьяного приставалу, а тот взял да упал, и так неудачно, что умер на месте, стукнувшись виском о чугунную урну.
Другой бы на месте Эдика мог отделаться двумя годами, ну тремя, а ранее судимому Новицкому впаяли по полной — восемь лет. Вот тогда мать от него и отвернулась. Ей ничего не оставалось делать — ведь она никогда не меняла своих решений!
Через два года умерла его жена, как потом выяснилось, от вины и вина, и Элеонора прибрала внуков к рукам, для начала лишив сына родительских прав, а потом категорически запретив ему с ними видеться. Так он при живой матери и детях остался один-одинешенек…
Эдуард Петрович встряхнулся, как собака, только что выбравшаяся из воды, отшвыривая вместо влаги теребящие сердце воспоминания, вытер платком вспотевший лоб, вдохнул. Та-ак, успокоился. Хорошо. Теперь надо заняться делами. Он потянулся к телефону, но, узрев на столе груду пластика, громко крикнул:
— Эй, кто там есть!
В кабинет тут же влетел услужливый Андрюха.
— Проводил? — спросил Эдуард Петрович у вошедшего.