— Я сейчас нахожусь в квартире Елизаветы Петровны Голицыной. Ее убили. Зарезали кухонным ножом. В квартире следы обыска, думаю, вам стоит это знать.
— Милиция вызвали?
— Да, они скоро будут, но, как я понимаю, приедут ребята из другого отделения, а вам, как мне кажется, стоит посмотреть на место преступления своими глазами…
— Все, еду.
Закончив разговор, Петр убрал телефон в карман и приготовился ждать, но ждать не пришлось, так как менты уже подходили к двери квартиры — их грубые голоса и топот ног были слышны даже из комнаты.
— Оперативно вы добрались, — заметил он, выходя им навстречу.
— Документы, — буркнул один из оперов, высокий лысоватый мужчина с неопрятной эспаньолкой.
Петр предъявил.
— Адвокат Моисеев? — опер присвистнул. — И что вам тут понадобилось?
— Лизавета Петровна, — Петр показал глазами на окровавленный труп. — Наследница одной из моих клиенток.
— Наследница? Это интересно…
— Нет, это совсем не интересно, потому что унаследовала она пачку писем, вот они, — Он достал из-за пазухи пачку пожелтевших писем, обвязанную атласной голубой ленточкой. — Я как раз привез их госпоже Голицыной…
— Уху, — пробурчал опер, возвращая Петру документы. — Сейчас вас допросят по всей форме, показания запишут, а пока пройдите в кухню что ли… — Он позвал одного из коллег, который сидел на корточках рядом с трупом. — Сань, закончишь, допроси свидетеля. И письма изыми, вдруг пригодятся…
Петр убрал паспорт в карман, мельком глянул на часы, отметил, что пробыл здесь уже четверть часа, затем направился в кухню. Однако до пункта назначения не дошел, завернув за поворот (кухня располагалась в отдельном крыле квартиры вместе с санузлом), он приостановился, и, воспользовавшись тем, что из прихожей его теперь не видно, стал прислушиваться к разговорам оперов.
— Ну что, Калиныч, скажешь? — послышался сиплый голос лысого бородача.
— Чего говорить-то? — раздался в ответ приятный баритон, принадлежащий, скорее всего, эксперту. — Сам же видишь… Трупец свеженький… Дай бог час прошел, как ее пришили.
— Здорово ее покромсали.
— Да-а… На ремни, видать, хотели порезать…
— Пытали что ли?
— Похоже… — Калиныч горько покряхтел. — Жалко бабку, все равно ведь, раскололась, а сколько мучилась…
— Думаешь, раскололась?
— Раз ее убили, значит, все, что нужно узнали. — Он поцокал языком. — А удар точнейший. В самое сердце.
Тут их диалог был прерван кем-то третьим.
— Жека, ты гвоздики на стенах видел?
— Ничего я еще не видел, — ответил бородач, оказавшийся Жекой.
— Сразу ясно, что на них картины висели, а теперь их нет. Уж не из-за них ли бабуську грохнули?