Я удивилась.
— Даже не знала, что существует русский испанский язык, — заметила я. — А чем они отличаются?
— Русский испанский язык — это то, как представляют себе испанский русские преподаватели, — погрустнев, сказала мексиканка. — Вот, например, в одном сочинении Адела написала слова «пять минут» с определенным артиклем, и ей засчитали это за ошибку, потому что в русском испанском языке «пять минут» нужно писать с неопределенным артиклем, хотя в испанском испанском языке «пять минут» с неопределенным артиклем означают «примерно пять минут», а «пять минут» с определенным артиклем означают «ровно пять минут». И так во всем. Я могла бы с энциклопедиями в руках доказывать преподавателям, что Адела не делает ошибок, но вряд ли они меня послушают. Они ведь учат студентов русскому испанскому языку, а Адела из чистого упрямства не хочет учить русский испанский.
В конце концов бунтующий Альдин ребенок бросил университет и устроился официанткой в модном латиноамериканском ресторане «Золото инков», откуда приносил незабываемые впечатления и щедрые долларовые чаевые. Ночи Адела проводила на дискотеках и научилась так здорово отплясывать сальсу[1], что ее взяли на работу в качестве танцовщицы в ночной клуб «Кайпиринья». Поскольку слушать постоянные нотации матери, как важно завершить образование и иметь достойную работу, девушке не нравилось, она переселилась к какому-то из своих очередных возлюбленных, а затем, поссорившись с ним, сняла уютную однокомнатную квартирку.
Как и Адела, я страстно увлекалась танцами, особенно латиноамериканскими. Она с удовольствием показывала мне сложные навороченные элементы и па, и мы не раз ходили вместе на дискотеки. Там я и познакомилась с Росарио Чавесом Хуаресом, труп которого в данный момент «отдыхал» на лесной просеке в багажнике вишневого «Мерседеса». Около месяца Адела и Росарио были любовниками и даже, кажется, жили вместе. Впрочем, меня это тогда не волновало, поскольку я и представить не могла, что этот невысокий индеец с татуировкой каким-либо образом — живым или мертвым — войдет в мою жизнь.
Итак, приняв решение, с кого буду писать своих главных героев, я, предварительно позвонив, прямиком направилась в гости к Альде.
Моя бывшая преподавательница встретила меня у решетки, привычным жестом поднося палец к губам. Правда, теперь вместо: «Тише! Ничего не говорите!» она неизменно начинала нашу встречу другой фразой: «Абле соло еспаньол!», что означало: «Говорите только по-испански!» Впрочем, требование это распространялось лишь на коридор, хотя, по моему мнению, предосторожность могла оказаться тщетной, поскольку за истекшие годы любопытные соседи из вредности вполне могли бы выучить испанский язык.