Или так оно и было?
Выгони Командор своего бывшего начальника и нынешнего слугу — и что дальше? Куда податься? Денег нет, положения нет, профессии нет. Из своих никто больше не примет, чужим он и подавно не нужен. Как бы ни была велика потребность в рабочих руках, однако если эти руки из одного места растут, а под другое заточены, для чего такие нужны? Подыхай под забором. О бомжах никто не думал даже в начале двадцать первого века, так что говорить о конце семнадцатого?
И это если еще Кабанов не прибьет сразу. Главное, будет в полном праве. Шутка ли, слуга возжелал женщину своего господина? Да еще силой! А оттого что не получилось, наказание меньше не станет. К ответу Командора никто не привлечет. Напротив, будут рассказывать друг другу в тавернах о дикости предводителя пиратов, заключая неизменным: «Молодец!»
Девушки переглянулись. Они тоже прекрасно понимали это. И как бы ни был велик гнев на Лудицкого, однако его виновник был настолько жалок... Даже не загнанный зверь — червяк, насекомое. Раздавить такого — только мараться. Да и радость возвращения...
— Хорошо, — от имени обеих произнесла Наташа. — Но если хоть раз хоть в чем-то...
— Христом Богом! — взвыл Лудицкий, до злополучной одиссеи никогда не вспоминавший ни о каких святых.
Девушки упорхнули, а он все продолжал стоять на коленях, и в его глазах стояла тоска, которую люди почему-то называют собачьей.
— Сережа! Там к тебе идет Мишель.
Шел только третий день после возвращения из плавания. Неизбежные кутежи, сначала — со всей командой, потом — в более тесном кругу, довели меня до состояния, которое можно отразить известной фразой: «Уж лучше бы я умер вчера!» К тому же бурные ласки моих подруг лишили меня последних сил, и что-то делать мне было трудновато.
В довершение всех бед никто из французов так и не Додумался до живительного рассола. Приходилось утолять жажду слабеньким вином, которое клонило меня в сон. В итоге из постели я выбирался, лишь чтобы в очередной раз приложиться к кувшину. И почти сразу рухнуть обратно.
Я очень хорошо отношусь к Мишелю. Только лучше бы ему зайти попозже. Вдруг хоть тогда я сумею приобрести более-менее человеческий вид.
Едва сдерживаясь, дабы не закряхтеть, я кое-как поднялся и принялся одеваться.
Мишель — дворянин, и при нем совестно находиться в непотребном виде.
Хуже всего было вновь влезать в сапоги. Должно быть, я несколько постарел. Ноги мои порой болят, хотят побыть свободными от обуви. Иногда я с завистью посматриваю на матросов. Те постоянно ходят по кораблю босиком, мне же приходится оставаться на высоте положения и щеголять при полном параде. Ботфорты, камзол, шляпа...