Мы сидели с Командором на балконе каюты, посматривали на удаляющуюся от нас Ямайку и не спеша покуривали трубки. И тут я вспомнил весьма занимавший меня, но позабытый в суете погрузок вопрос:
— Сережа, объясни мне, пожалуйста, зачем ты стрелял два раза? Хотел припугнуть губернатора?
— Какие два раза? Когда? — не понял Командор.
— В гостиной. Только не говори, что второй выстрел мне почудился. Я был недалеко.
— А, это... — Кабанов улыбнулся доброй улыбкой. Словно был не знаменитым предводителем пиратов, а безобидным чудаком на отдыхе. — Честное пионерское, не я. Ты же меня знаешь. Мне патронов жалко.
— Но второй выстрел был? — Я подумал, что на самом деле пал жертвой слуховых галлюцинаций.
— Был, — подтвердил к моему облегчению Командор.
Однако облегчение облегчением, вид у меня был, похоже, обалделый.
— Стреляли в меня, — сжалился Кабанов.
— Кто? Губернатор?
Напуганный повелитель острова не производил впечатления человека, готового вступить в схватку с Командором.
— Леди.
И тут я вспомнил, с какой яростью и умением девушка обрушилась на Кабанова на палубе вот этого самого фрегата. Меня бы она поразила насмерть. В полном смысле слова и без всяких преувеличений.
— И что?
— Убила наповал, — охотно поведал Сережа.
— Я серьезно.
— А серьезно я уже говорил. Пока противник нажимает на нынешнем пистолете курок, ты десять раз не спеша можешь уйти с линии огня и каждый из этих десяти раз вернуться на прежнее место.
Вот так и переживай за предводителя!
Ну, и не свинья ли наш Кабан после этого?
Неприятности начались на следующий день. Солнце, красное, как глаза пьяницы после перепоя, едва показалось с утра, а потом небо затянули сплошные тучи, потемнело море, стали расти волны, и бывалые моряки объявили: грядет шторм. И шторм пришел.
Да какой! Нас бросало с одного вала на другой, захлестывало водой, грозило опрокинуть, увлечь в пучину, а рев стоял такой, что сквозь него едва пробивался голос Жан-Жака:
— Тяните, парни! Тяните! Речь идет о ваших жизнях!
И парни тянули. Почти все паруса были убраны, но даже штормовые грозили переломить мачты. Убрать все — корабль станет беспомощной игрушкой волн. Приходилось кое-как лавировать, стараться не стать бортом под удары разбушевавшейся стихии, а для этого тянуть и тянуть без конца оставшийся в деле такелаж.
Даже Командор впрягся наравне со всеми в работу. Ни о каких вахтах не было и речи. Вся команда была наверху, кроме тех, кто лихорадочно откачивал воду в трюмах.
Корпус скрипел, грозил развалиться и держал каким-то чудом. Трусливенькое чувство нашептывало бросить фрегат, пересесть, пока не поздно, в шлюпки, да только в шлюпке было бы еще страшнее!