— Я и сейчас спокоен. Нас не вытащат, понимаешь? Подробности потом, но поверь мне — это точно. Мы нигде не сплоховали, в Москве что-то недоучли…
— Наш треп могут записать и перевести.
— Теперь уже наплевать… Мы не стали срываться при захвате…
— Ты тоже мог уйти? Я мог наверняка.
— Взамен нас бросили здесь подыхать. Четвертак — для меня длинноватый срок, я к нему морально не готов.
— Я с самого начала подозревал: Москва все спустит на тормозах.
— Даже хуже. Подробности потом.
— У тебя есть план?
— Откуда? Я только час назад узнал, что нас с тобой переводят.
— У кого ключи от наручников?
— У офицера рядом с водилой.
Кабина броневичка была отделена от кузова прозрачным, очевидно пуленепробиваемым стеклом. Офицер о чем-то беззвучно переговаривался с водителем. Конвоиры настороженно поглядывали на русских, но молчания не требовали.
— До приезда решетку не отомкнут.
— Отомкнут, заставим. Сейчас начнем драться.
— Да им по барабану.
— Ну нет. Они обязаны нас доставить в целости и сохранности.
— Кто кого будет мочить?
— Ты меня. Пару ударов головой по носу. Потом за горло и душить, сколько сил хватит.
— Да я еле на ногах держусь.
— Вот и я о том же. Если я начну тебя обрабатывать, ты уже ни на что не сгодишься. Давай лучше ты. Старайся, не жалей. Главное, чтобы было натурально.
Веденеев уже начал повышать голос, вкладывая в него всю злость по поводу предательского фарса с обменом. Конвоиры насторожились. Один из них что-то угрожающе рявкнул и направил на Олега короткоствольный автомат.
«Направляй сколько угодно, — подумал капитан. — Без крайней нужды стрелять не посмеешь».
— Ну что, Володя? — крикнул он в ярости. — Мудаком тебя обозвать, чтобы ты по-настоящему рассердился?
Пашутинский наконец среагировал, ударил лбом пониже переносицы. Из носа у Олега потекла кровь. Завидев ее, конвоиры не на шутку встревожились. Вскочили с мест, стали отпирать стальную решетку. Их командир рядом с водителем тоже заметил неладное в зеркальце и энергично обернулся назад.
Руки у обоих заключенных были сцеплены не за спиной, а впереди. Подвешенные к потолку, они не имели достаточной свободы для размашистого удара, но душить друг друга могли. Володя принялся за дело с такой энергией, которой Олег от него не ждал.
Только что шатался из стороны в сторону, а теперь играл с такой убедительностью, что сам Станиславский немедленно принял бы его в труппу.
Веденеев сопротивлялся — мотал головой, пытался разжать хватку скованными руками. Но в глазах у него уже начинало темнеть. Володя, похоже, не догадывался, что перегибает палку. Считал, что напарник хрипит и дергается ради правдоподобия.