Сам Жаров, конечно, мог бы (и должен был бы) сейчас отправиться в свою каюту, размеры которой не слишком превышали его собственные габариты, кое-как умоститься в кресло-кровать, застегнуть защитные ремни… Сразу вспомнилась древняя и довольно черная шутка о том, что 6 , тех, кто не пристегнулся, размазало по салону, а те, кто пристегнулся, «ну прямо как живые сидели». Ерунда это все. Каждый прыжок — бросок монеты. Орел или решка. Вышли в нормальное пространство… или не вышли. Конечно, «Лиссабон» выйдет… вероятность катастрофы, по собственным подсчетам Жарова, не превышала одной десятитысячной. Да и эта цифра скорее всего была завышенной. Так что волноваться особо не стоило. Он и не волновался. И, следовательно, совершенно незачем было тащиться в тесную и изрядно осточертевшую ему каюту, когда можно было прекрасно переждать прыжок здесь, на смотровой палубе.
Он оглянулся — сейчас палуба была пуста. Она и раньше-то не отличалась многолюдностью, все-таки «Лиссабон» в этот раз совершает рейс почти вхолостую, на борту вряд ли наберется более трех десятков пассажиров. А те, кто все же уплатил за билет, преимущественно обычные земные крысы, вырвавшиеся в космос первый, максимум второй раз в жизни, а посему рьяно соблюдающие все мыслимые правила, в том числе и совершенно идиотские, оставшиеся с древних времен и по чьей-то невнимательности до, сих пор не отмененные. Как, например, это пристегивание к креслам.
Вообще корабль производил довольно тоскливое впечатление. Он был стар… не настолько, чтобы это стало причиной отправки его на металлолом или продажи задешево какой-нибудь из колоний… что, по сути, было тем же самым. И все-таки его золотые денечки давно уж миновали. Отделка коридоров и кают не блистала новизной, пластиковое покрытие пола, выполненное «поддерево», теперь местами потеряло цвет, а где-то по углам можно было заметить следы вскрытия и последующей неаккуратной пайки. Некоторые плафоны не горели, а уж о всякой автоматике, что включает свет только тогда, когда поблизости есть человек, никто и не думал.
Конечно, он еще полетает. Не год, и не два — куда больше. Его двигатели надежны настолько, насколько это вообще возможно — за этим следят с неослабевающим вниманием от момента схода лайнера со стапелей и до отправки в последний путь — на лом, будет летать, поскрипывая и покряхтывая, время от времени меняя изношенные механизмы, пока в один далеко не прекрасный для команды день специалисты сухо заявят, что дальнейший ремонт нецелесообразен. И тогда — все…
Позади раздались шаги. Жаров обернулся.