Угрюмо выдвинув нижнюю челюсть, не разжимая губ, Режиссер вытащил из кармана штанов свернутые в трубку листки сценария, встряхнул их, разворачивая, и сунул Ингмару под нос.
— Читал я это, мы все читали, — признал северянин. — Но Лоцман не явился вовремя, а Змей так саданул Рафаэля, что… Вы же видели — он чуть не умер.
Режиссер подался вперед и хлестнул его листками по щекам. Ингмар отшатнулся, сжал кулаки.
— Это вы бросьте, — проговорил он, сдерживаясь. — Я был вынужден звать Лоцмана, потому что Рафаэль умирал.
Режиссер скривился, показывая, что ему плевать на доводы сорвавшего съемку актера.
— А почему вы начали без Лоцмана? — вступилась за Ингмара Эстелла. — Вы не имели права.
Режиссер разодрал один из листков пополам и сунул обрывок текста актрисе: тот самый эпизод, где ей предписано хлопотать над оглушенным северянином, а вовсе не петь, облегчая участь Лусии.
— Ну и что? Мне пришлось…
Режиссер сплюнул ей под ноги. Плевок попал на край подола, скатился по золотому шитью. Закусив губу, шагнул вперед виконт, и надвинулся на Режиссера северянин.
— Вон отсюда! — прозвучал над террасой властный голос. — Убирайтесь.
Тяжеловесный Режиссер неторопливо обернулся. Из боковой галереи появился Лоцман: лет двадцати трех, ладно сложенный, в черных штанах и куртке, в высоких ботинках. От природы смоляные, но уже порядком поседелые волосы были взъерошены, лоб прорезали две строгие вертикальные складки, на скулах остывал взволнованный румянец.
Охранитель мира сбежал по ступеням, остановился перед Режиссером.
— Убирайтесь, — повторил он. — Не наша вина, что так получилось. В следующий раз постараемся сыграть лучше.
У него был тонкий, одухотворенный профиль; однако стоило Лоцману повернуть голову, как лицо поразительно менялось, приобретая суровую резкость каменного горельефа. На левой щеке и нижней челюсти белел застарелый шрам, обрываясь в жутковатой близости от сонной артерии. Большие серые глаза, казалось, имели мягкое дно: как будто талая вода залила седой пепел. Сейчас эти глаза смотрели очень жестко.
Раздраженный взгляд Режиссера исполнился холодного уважения. Оглядев Лоцмана с ног до головы, Режиссер повернулся и неспешной, развалистой походкой двинулся прочь. Пятеро оставшихся на террасе наблюдали, как он спускается по лестнице: с марша на марш, с площадки на площадку, к ожидавшему внизу вертолету.
Серая машина с бело-зеленой полосой на боку уже приняла в свое нутро операторов с кинокамерами и ждала только руководителя. Вот Режиссер забрался в салон, дверь закрылась, донесся шум двигателя, тронулись с места лопасти несущего винта. Рокот усилился, превратился в пульсирующий, сотрясающий стены рев — и вертолет оторвался от земли, набрал высоту и ушел в направлении солнца, исчез в его слепящем блеске. Поднятый винтом лютый ветер превратился в легкий бриз, от которого запел-зазвенел стосковавшийся по мелодиям Замок.