– Вам налить еще чарочку, Петро Михайлович? – спрашивал наугад, не зная в какую сторону и обратиться, сват.
– Не могу, – растягивал тяжело батько.
– Я бы налил, так где ж ее нелегкую разглядишь? Вот как слепое кошеня, не вижу и ладоней своих.
– Не могу, – твердил одно батько, – я с тем смириться не могу.
– Да вы смиритесь, Петро Михайлович.
– Нет.
– Да уж смиритесь, что вы, ей-богу.
– Но ведь мне жаль его, жаль. Пропал, совсем пропал хлопец.
– В такой темноте всякий пропадет. Да. У нас вот в городе подобной темноты… Так вы о хлопце снова? Э, возвратится он, вот увидите, возвратится.
– Нет, не возвратится.
– Возвратится. Что вы, ей-богу!
Батько вздыхал, точно хотел подчеркнуть, что никаких надежд на возвращение уже не осталось:
– Он теперь все больше по лесам. Засиживается допоздна. Не на месте голова у хлопца, понимаете?
– А то ему, Петро Михайлович, – резонно подметил Павло Андриевич, – необходимо прута дать, для воспитания,
– Но что ему делать там одному?
– Где, прошу прощения?
– С раннего утра, без обеда, без ужина.
– Без ужина? – удивился сват.
– У нас ведь село, Павло Андриевич, небольшое, а вокруг все поля, все балки, места дикие, безлюдные. Деревья и травы со всех сторон подступают.
– Скажите на милость. А что и товарищи с ним не ходят?
– Не ходят.
– Тогда не знаю, чем помочь, – и Павло Андриевич издал какой-то звук, выражавший, вероятно, полное недоумение.
Поднимался легкий ночной ветер и ласкался к яблоням, и забирался к ним в кучерявую темную листву. Проявлялся тополь в вышине ровным шелестом, а вокруг него пропадали и снова возгорались искрами звезды. Собаки почти все поумолкли по селу, и только одна где-то на самом краю его нехорошо тявкала.
– Послушайте, Петро Михайлович, – заговаривал после долгого молчания сват, – а не влюблен ли?
– Точно! – сверкнул белками глаз батько, – влюблен!
– Я так и думал, – обрадовался Павло Андриевич, – в какую же девку?
– Но не в девку.
– Как, не в девку?
– Хлопцы пересказывали, что не в девку.
– В старуху, что ли?
– Нет.
– Кто ж остается?
– Я бы сказал, Павло Андриевич, так вы не поверите.
– Я поверю, Петро Михайлович.
– Нет, не поверите.
– Вот увидите, поверю, – убеждал Павло Андриевич батька. – Не даром мой шурин газету «Аномалия» издает. Я чему угодно готов верить. Смело говорите.
Но батько вместо того зажег спичку и прикурил, и осветил вопрошающее лицо Павла Андриевича.
– Петро Михайлович, не мучайте, скажите.
– Не скажу.
– Что же мне сделать для вас, чтобы вы сказали?
– Пообещайте, что поверите.
– Вот пускай у меня все четыре колеса за раз проколются.