Без государственной организации пока в мире не существует ни одно общество, кроме, естественно, отдельных африканских и австралийских племен. Но это — реликты, которые опекают и хранят пока опять-таки эти самые пресловутые государства. Ставить же задачу создать общественные институты, структуры, назначение которых — возможно более эффективная «опека» разнообразных государственных властных структур — больше из области интеллектуального блуда, который сам по себе — тоже весьма обширная и серьезная сфера общественно-интеллектуальной занятости наиболее своеобразно свободной почти от всяких от внутрисоциальных обязательств части населения, продуцирующий, по преимуществу, настолько нежизненноспособные и нереализуемые проекты, что свое практическое использование находит, как правило, только в одном: приводить в тревожно-возбужденное состояние отдельные социальные слои или их основную массу по реальным или придуманным основаниям — что тоже сама по себе функция востребованная, предваряющая в обязательном порядке все имевшие место социальные катаклизмы во всех обществах человеческой цивилизации.
Ныне именно здесь хранится и главный источник идей создания гражданского общества.
Но именно в этой сфере возникает наибольшее число недоразумений, конфликтов, противостояний у интеллектуальной части общества со спецслужбами государства, наибольшее число точек «искрения», но здесь есть и некоторое количество точек соприкосновения, в том числе и для разработки и реализации некоторых совместных проектов.
Эталоном негражданского общества у либеральной интеллигенции принято считать советское общество, особенно в период репрессий 30-х годов, когда даже незначительное административное нарушение могло обернуться тюрьмой. Когда почти единственным средством уцелеть, сохранить статус были собственное впечатляющее должностное положение, родственные, служебные или особые связи, деньги. Когда суды практически без купюр воспроизводили в своих приговорах обвинительные постановления следователей НКВД. Забывая при этом одну важнейшую деталь: жестокость и стремительность процедур карательных структур не были следствием их всевластия и разнузданности, а являлись последствием только той поставленной властью политической задачи понудить самыми жестокими мерами всех граждан СССР работать за небольшую плату (в разоренном государстве национальные прибытки были невелики и четко распределены) самоотверженно, на износ. Ибо только закончилась одна война и грозно накатывалась еще более страшная.
В том обществе фраза «Я буду отвечать только в присутствии своего адвоката» означала одно: перед вами психически больной человек, либо симулирующий тяжкое душевное расстройство. Теперь в России эту фразу произносят и воспринимают, в общем-то, вполне нормально. Но отсутствие финансовых возможностей позволяет с уверенностью заявить подобное вряд ли более 5% задержанных, арестованных. При маловероятном в России благоприятном развитии ситуации возможно когда-то в отдаленном будущем такую возможность — адвоката с первого момента взаимодействия с полицией или спецслужбами — обретут 10 %, но никогда и ни при каких обстоятельствах такой возможности не появится у всех членов любого сколь-угодного гражданского общества. А ныне большая часть граждан любого европейского государства с его продвинутым донельзя «гражданским обществом» либо не знает о такой своей возможности, либо слышала, но не понимает смысла подобной процедуры. Некоторая часть все-таки понимает это действо настолько, что осознает ее бесполезность, обратно пропорциональную красивости этой величественной и пустой фразы.