— Почти…
— Упаси тебя хоть что-нибудь ляпнуть вне программы. Если парни из банды «койотов» догадаются, что ты там был, когда убивали их босса, то сегодняшние оплеухи будешь вспоминать, как первые поцелуи любимой девочки. Ни меня, ни моей супруги там не было — это тоже надо хорошо запомнить. Ты уже догадался, наверное, что за нас с тебя шкуру спустят гораздо надежнее…
— Да-да! — горячо уверил меня владелец «Каса бланки».
Все это было довольно рискованно, а мои угрозы сильно отдавали блефом. Надежда была лишь на то, что в этой части мира о событиях в России знают мало и потому все еще опасаются давно почившего КГБ. Хотя Фелипе Морено русского языка не знал, но мог догадаться, по-каковски мы с Ленкой калякали. Если он и знал, что КГБ теперь нет, то уж о русской мафии он наверняка слышал. Ее, по-моему, не шибко заслуженно по всему миру прорекламировали.
Прежде чем убраться из машины, я убедился, что кровищи мы сюда не натащили. Автомат, завернув в тряпки, снятые с Морено, я запихнул в рюкзак, «глок» сунул в боковой карман штанов и прикрыл его краем рубашки-гуайанаберы. После этого мы с Хрюшкой вылезли из джипа и проводили взглядом сеньора Морено. Он послушно покатил к бензоколонке.
— Ну, теперь дай Бог, чтоб тут автобусы почаще ходили… — пробормотал а.
— Господи, чего ж мы тут натворили! — прошептала Ленка.
— Помереть удобнее было! — Я аж разозлился на нее за это покаянное настроение. — Скинули бы нас с обрыва — и все…
Ленка только прибавила шагу.
— А не сцапают нас в отеле? — спросила она через пару минут. — Тем более с оружием… На фига ты его потащил?
— Потому что в машине у Морено его оставлять нельзя. Эти экс-мэры — овечки, когда пушки не у них. А когда есть чем пальнуть, они меняются в худшую сторону. Учти, эти стволы там, в офисе, не стреляли. Мы их нашли в автобусе под сиденьем. Прямо в этом рюкзаке. Пусть проверяют!
— Ты полицейских дураками считаешь?
— Пусть докажут! К убийству это оружие отношения не имеет. Там стреляли совсем другой «Калашников» и «таурус» — на них моих отпечатков нет.
Автобуса мы дождались быстро. Кое-какие знакомые рожи из отеля я, кажется, углядел. Это было не очень приятно, но и не смертельно. Народ ехал после приема спиртного, а кое-кто, видать, с марихуаной в легких или чем покрепче в венах. Они вряд ли запомнят, кто и где садился в автобус, с рюкзаком или нет…
Мы уселись на задние сиденья. Когда-то, когда настоящему Брауну лет пять-шесть было, мама Милли возила его в Нью-Орлеан к бабушке (той самой католичке, которая когда-то спасла Дика от аборта и нерождения). Очень тогда запомнилось, что на всех задних сиденьях были таблички «For black only» — «Только для черных». А спереди на сиденьях «For white only» мест не было. Я… то есть Браун, конечно, никак не отвяжусь от него! В общем, ножки устали, посидеть хотелось. А бабка на место «для черных» садиться запретила. Потом ей, правда, кто-то из белых предложил сесть, и она меня на коленки усадила. Но с тех пор осталось где-то в подкорке: задние места в автобусе — «нечистые». Даже в Москве, как ни странно… Хотя уж давным-давно и в Штатах все эти таблички ликвидировали.