Я вышла на проезжую часть проспекта Мира и подняла руку. Почти сразу ко мне подкатила машина.
— На Шаболовку довезете?
За рулем старенького «Москвича» сидел такой же старенький человек.
— Как поедем? — скрипучим голосом осведомился он.
— Все равно.
— Ох, люди говорят «все равно», а потом начинают: почему так едешь, а не иначе. Вы уж лучше скажите!
— Мне действительно все равно, главное, поскорее туда попасть.
— Ну как хотите. А номер дома на Шаболовке какой?
— Не помню, я давно там не была, но я найду.
* * *
В машине я закрыла глаза, чтобы не пялиться на обновленные улицы, не отвлекаться от того совершенно забытого тепла, что разливалось внутри при воспоминании о беспутной тетке… Как я могла выкинуть ее из своей жизни на столько лет? За что?
Боже мой, сейчас даже вспомнить страшно, какая ненависть ко всем и ко всему жила во мне в первые годы эмиграции… В ее огне сгорело и невеликое мое прошлое, да и настоящее она тоже выжигала.
Как я жила тогда? И сколько лет меня все это мучило… А как я мучила всех, кто приближался ко мне…
Я была одинока, и только Янек, польский эмигрант на десять лет старше меня, что-то понял, сумел разглядеть и полюбить… И я начала оттаивать, но прошлое, мне казалось, безвозвратно сгорело… А теперь…
— Мадам, вот Шаболовка, — проскрипел старичок.
Я открыла глаза. Шаболовка почти не изменилась. Слава богу!
— Вон к тому дому, пожалуйста!
Я подошла к подъезду. И тут мало что изменилось, только дверь была заперта. Ничего, скоро кто-то выйдет или войдет, я подожду… Господи, только бы она была жива… И вдруг я вспомнила, как она часто шутила: «Чтобы я уехала отсюда? Ни за что! Тут рядом два кладбища — Донское и Даниловское, соседкам будет близко ходить на мою могилку!» — и подмигивала мне, мол, это ерунда, я никогда не умру, не бойся…
Дверь открылась, вышел пожилой мужчина с шарпеем на поводке. Раньше в Москве шарпеев не было. Я проскользнула в подъезд. Пахло тут не слишком хорошо, и лифт не работал. Мне стало легче, вообще тут, на Шаболовке, все было ближе к прошлому… Я поднялась на третий этаж и с бешено бьющимся сердцем подошла к Муриной двери. На площадке было три квартиры. Но Мурина дверь была самой новой и элегантной. Я набрала в легкие воздух и позвонила.
— Кто там? — раздался молодой голос, непохожий на Мурин.
— Простите, Мария Сергеевна дома?
Дверь распахнулась. На пороге стояла девушка в одной майке, босая и растрепанная.
— Доброе утро. Вы к маме?
— Мне нужна Мария Сергеевна Северцева…
— А она на даче. И потом, она не Северцева, а Юрьева. Северцева ее девичья фамилия.