— Какое дело? Убийство Фэрфакса?
— Да если бы дело было только в Фэрфаксе! В конце концов, он сам нарвался! Но мириться с тем, что оболганы, опорочены лучшие люди страны, единственная ее надежда!.. Ты вспомни, разве не мы вытащили тебя из под удара, когда лопнула твоя операция «Иран-контрас» и Рейган отдал на съедение вас с Оливером Нортом?
— Старина, не заставляй меня лишний раз рассыпаться в благодарностях — добро я не за бываю и без напоминаний. Поверь, я рад был бы помочь старым друзьям, но что я могу? Все мои ребята давно не у дел, а кто остался — не может принимать такие решения.
— Но если бы мог, ты не отказался бы выполнить мою просьбу?
— Хэнк, я не люблю сослагательного наклонения.
— И все-таки?
— Ну, разумеется, разумеется. Приложил бы все силы. Только к чему пустой разговор?
Хэнк посмотрел на часы.
— Что ж, будем считать, что слово свое ты дал… Это, случайно, не у тебя телефон звонит?
Хэм прислушался, кивнул, достал из внутреннего кармана куртки миниатюрный телефон.
— Берч!.. Уоррен? Неожиданно… Так… Так… Что?! И это не розыгрыш?.. Что ж, считай, что согласие получено, от таких предложений не отказываются… Да, жду официального письма… И передай мою благодарность господину президенту… До встречи!
Хэм спрятал телефон и, покачивая головой, поглядел на Хэнка.
— Ты знал… Ты знал, чертяка!
— Я же говорил — сделка. Мы им — четыре года спокойной рулежки, они нам — правильных людей на ключевые посты.
Хэнк извлек из кармана плоскую серебряную фляжку, свинтил крышечку, глотнул.
— За нового директора Бюро, — сказал он, протягивая фляжку Хэму. — За его твердую руку и твердое слово.
Таня Розен — Григорий Орловский
Сан-Франциско, Калифорния — Лос-Анджелес, Калифорния
Февраль, 1996 год
Кондиционеры работали на максимуме, но все равно сырой холод просачивался во все уголки дома. Лизавета тяжело переносила слякотный калифорнийский февраль, видать, Африка навсегда перестроила ее организм. Сколько раз она там с грусть-тоской вспоминала матушку-зиму, да не здешнюю, не пойми какую, а настоящую, русскую, морозную, а теперь, надо же, тоскует по кенийской жаре. Ах, как домой хочется! Но деваться некуда. Надо жить на чужбине и семью поднимать. Лизавете к трудностям не привыкать даже после жизни в африканском раю, за мужем с бесконечным счетом в банке. Но теперь все в прошлом, красивом, любимом, но прошлом. Не пришла пора прощать, да и придет ли…
Лизавета уже покормила мальчишек и отправила в бассейн. Таня так и не спустилась вниз, но Лизавету трудно было провести. Она сложила посуду в машину, нажала кнопку. Чудо-посудомойка начала трудиться, а Лизавета поднялась к сестре.