А Альбина в это время, злая, как черт, возвращалась по темному переулку домой. Но чем ближе она подходила к дому, тем на душе у нее становилось легче. И когда она уже вошла в подъезд, ее охватило острейшее ожидание счастья. Она кинулась к почтовому ящику и вытащила оттуда конверт. И даже прижала его к груди, зажмурив от радости глаза. И все неприятности, которые она сегодня переживала, показались не такими уж страшными. Какому-то идиоту Акентьеву что-то в ней не нравится… А другие зато пишут ей такое:
"В твоих умных глазах
мне смеется сама красота,
Потому что от мертвого
эти глаза отличили живое.
Я желаю тебе,
чтобы ты оставалась чиста,
Ведь тогда и расставшись с тобой,
Я останусь с тобою".
В первую неделю после Нового 1958 года в библиотеку ходили только студенты. И это Флору очень радовало. Однажды, изучив и примерно определив для себя область интересов «своего» читателя, она выудила из спецхрана редкое издание древнегреческих трагедий.
Там были уникальные комментарии дореволюционной профессуры. В общем каталоге этой книги просто не было.
И когда объект, как всегда, пришел за своими книгами, Флоpa набралась смелости и положила на стол перед ним свой трофей.
— Думаю, вам это может быть интересно. Она посмотрела на него с таинственным видом, и шепотом добавила, оглянувшись по сторонам:
— Спецхран. Перед вами сдал один привилегированный человек.
Глаза его немного округлились, когда он взглянул на книгу. Он поднял брови. И мелко закивал головой.
— Да, да, большое спасибо. — И поспешил скорее с книгами уединиться.
Она волновалась. Он сидел часов шесть. Ее смена давно закончилась. Но что-то не давало ей спокойно уйти. Даже простая его улыбка без слов компенсировала бы все ее душевные затраты.
Но ей повезло несказанно больше. Он начал с ней говорить. А она достойно отвечала, потому что была к этому экзамену подготовлена.
Он удивился тому, как хорошо она знает то, что сейчас занимало его.
И в этот вечер впервые в жизни она уходила из библиотеки не одна. С Володей. В его раскованной речи творческого человека имя ее обрело новое звучание. Каждую свою фразу он начинал ласкающим ее слух обращением «дражайшая Флоренция».
Он говорил, не умолкая. О вечных сюжетах древних греков. О том, что их хватило на всю последующую историю человечества. О том, что он, будущий режиссер, будет ставить в театре только греков и, может быть, даже оденет древних героев в современные костюмы.
Она старалась время от времени вставлять в его монолог хотя бы по одной фразе, в которой очевидна была бы ее компетентность в вопросе. И старалась не зря. Несколько раз он лестно отзывался об ее удивительной начитанности. Искренне восхищался тому, какая она «редкая отдушина в этом мире». И она пила эту сладкую лесть с закрытыми от наслаждения глазами, как пьют ледяной лимонад «Буратино» при температуре плюс тридцать. Она пошла за ним, как крыса за дудкой, совершенно не в ту сторону. Ей давно нужно было идти направо.