Сестричка Наташа Муранец сияла своими голубенькими, как незабудки, глазками, щедро сдобренными не менее голубыми тенями. Почему, подумал Невский, все сестры на отделении так Друг на друга похожи? Их что, в медучилище за голубые глазки принимают?
Муранец была приезжей. Откуда-то с Украины, что ли. Он сразу услышал своим чутким ленинградским ухом ее мягкий говорок. Она была старше Женьки лет на десять. Невысокая, знойная, цвета крем-брюле. Белый халатик на ее полной груди натянут был так, как тетива лука в руках Одиссея. Того и гляди, пуговицы отскочат прямо в глаз. Каблучки ее стучали по коридору, беспокоя тяжелых больных и вселяя надежду, что достучатся они когда-нибудь и до них.
Его почему-то каждый раз напрягало, когда их рабочие дни совпадали. Взгляд у нее был какой-то липкий, как облизанный до блеска петушок на палочке.
Однако таблетки в палату Женька понес.
Тимофей Пригарин лежал здесь уже неделю.
Состояние его оставалось тяжелым. Третий инфаркт и постоянная капельница. Однажды ее уже уносили. Но вскоре у него случился аналиптический шок. Давление упало. Сердце засуетилось. И он уже готов был помереть, но прибежали врачи.
Стоило войти в палату, и он начинал говорить. Начало рассказывал одному, конец другому. Сестрички привычно кивали головой. Не слушали, поскольку все равно нес Пригарин какую-то чушь. Ему бы, жаловались они, в психиатрии полежать не мешало бы…
— Послушай, братишка, ты вроде парень смышленый. Ты меня послушай. Девчонки глупые здесь работают, поговорить не с кем. Со-и сед-то вон спит все время. Храпит. А я лежу, да в потолок смотрю. Тяжело так, понимаешь. Не почитать, рука вот привязана к этой бандуре. Он с ненавистью посмотрел на подвешенную рядом с кроватью капельницу. Обреченно вздохнул. — Вот ведь, не дай Бог никому дожить до такого. Надо было в шторм в море утопнуть.
Знал бы, что так будет… Эх…
— Выпишетесь. Поедете домой. Читать сколько угодно будете. — Женька расставлял по тумбочкам коробочки с лекарствами.
— Да не хочу я домой, — злобно сказал синегубый Пригарин. — Устал. Надоело. Жить не хочется. Все вытягивают с того света, вытягивают.
А ведь даже не спросят, хочется мне к ним обратно или не хочется.
— Но читать-то хочется? Мертвые, по-моему, не читают, — сказал Невский и вспомнил, как вез под простыней покойника.
— Да и читать-то нечего. Не про то все пишут! Не про то. Вот у меня друг Пашка был, такое рассказывал! Вот ему бы книжки писать не оторвешься. Так про это не пишут — нельзя!
— А что рассказывал-то?
Невский уже собирался уходить, но в дверях обернулся. Пригарин заволновался. Даже заерзал в кровати. Видно было — хотел сказать сразу так, чтобы долгожданный слушатель уже не ушел.