О том, что он готов выехать в Италию, пан Казимир сообщил Гонсереку только после возвращения Фрола. В одну из ночей казак свел с постоялого двора всех лошадей, чтобы заставить Илью обратиться за помощью к своим пособникам, притаившимся где-то неподалеку от границы. Украденных лошадей Окулов тут же продал барышникам, дабы развязать себе руки. Кажется, все случилось именно так, как задумал Чарновский: стрелец подал условный знак, что затея удалась.
Пока Окулов отсутствовал, пан Марцин то и дело спрашивал у Казимира, закончил тот свои дела или еще нет. И каждый раз в этом вопросе слышался прозрачный намек: я тебя купил со всеми потрохами, а ты все тянешь и тянешь!
И вот, наконец, пана Гонсерека перевезли в его дом и поручили заботам старого слуги. Чарновский долго наставлял его, как ухаживать за раненым, оставил множество пузырьков с микстурами и притираниями, подробно объяснив, что, когда и сколько давать больному. Но пан Марцин уже совершенно потерял терпение:
— Ерунда, пан Казимир! Надеюсь, ваши бальзамы мне не понадобятся. Лучше побыстрее собирайтесь — и в дорогу!
За его капризным брюзжанием чувствовался тщательно скрываемый страх: Гонсерек боялся наказания и спешил оправдаться перед иезуитами.
— Письма давно готовы, — продолжал Марцин. — Кроме них, вы захватите подарки для моих знакомых. И отправляйтесь поскорее!
Вскоре наступил день отъезда. Накануне лекарь посетил пана Гонсерека, и тот вручил ему несколько писем, разные безделушки и две статуэтки — святой Терезы и святой Урсулы верхом на медведе, с младенцем Иисусом на руках. Статуэтки надлежало передать в собственные руки духовному отцу пана Марцина, а как его увидеть, подскажут люди, которым адресованы письма.
«Добраться до отца Паоло не так просто», — понял Чарновский.
Фрола он решил взять с собой: нечего тут казаку болтаться в ожидании возвращения лекаря из далекого путешествия, да и мало ли что может случиться в его отсутствие, а вдвоем и ехать веселее. Присматривать за домом пан Казимир поручил экономке, собрал необходимые вещи и ранним утром вместе с Окуловым оставил Варшаву. Путь предстоял на Вроцлав, Прагу, Мюнхен и Милан.
Отъехав на три десятка верст от города, Чарновский остановился на постоялом дворе, занял отдельную комнату и закрылся в ней вместе со слугой. Его интересовали письма и посылки пана Гонсерека. Рассматривать и вскрывать их дома он не решился, опасаясь неожиданного визита кого-нибудь из знакомых Марцина, посланного с просьбой немедленно вернуть или принести больному письма и статуэтки: кто знает, что взбредет в голову беспокойному и недоверчивому Гонсереку? А здесь его уже не достать.