Я, следователь.. (Вайнер, Вайнер) - страница 40

– В середине августа у нас вышел из строя двигатель. Ремонт планировали недели на три, не менее. Женя попросил дать ему отпуск. Он много трудился перед этим, а работ по его специальности фактически не предвиделось. Поэтому я дал ему отпуск с 21 августа по 10 сентября…

…Вопрос. Ваши соображения о том, как мог Корецкий оказаться в Крыму.

Ответ. Абсолютно не представляю себе. Корецкий, по-видимому, выехал туда неожиданно, иначе я бы знал, что он собирается в Крым. В лучшем случае об этом знает Тамара или кто-нибудь из тех, с кем он встречался в Ленинграде.

Вопрос. А с кем он мог встречаться в Ленинграде?

Ответ. Этого я не знаю. Но знакомые у него там, безусловно, были…

– Послушайте, капитан, – сказал я. – Как же это вы ничего не знаете о Тамаре? Ведь вы же сами говорите, что Женя – ваш друг?

– Друг, – твердо сказал Астафьев и добавил: – Ну, и что? Штурман Корецкий о своих личных делах болтать не любит… – Неожиданно капитану изменила выдержка и, отвернувшись от меня, он хрипло спросил: – Что произошло? Почему вы меня обо всем этом спрашиваете?

Я молча положил на стол фотографию. Астафьев долго смотрел на нее, что-то шептал, потом накрыл карточку огромной ладонью и тяжело поднялся. Красное обветренное лицо его было жестко, тяжелые желваки у скул бледны, запавшие воспаленные глаза слепы…

Еще не открыв глаза, я с нежностью прислушался к стуку колес. Слава богу, что все это, наконец, окончилось! Не будет раскачивающейся под ногами палубы, проваливающегося в тартарары вертолета и воспаленных, налитых болью глаз капитана Астафьева.

Глухо и часто пыхтел впереди тепловоз, под ногами выстукивали дробь на стрелках колеса. Поезд подходил к Ленинграду. И все, что было еще только вчера, казалось мне далеким, почти забытым прошлым. Лишь ладонь хранила крепкое пожатие Энге, невозмутимо мокнувшего вчера ночью на осклизлом холодном перроне, и его ласково-детское:

– Ницего, сейцас ты на церной полосе. Пройдет.

– На какой полосе?– переспросил я.

– На церной. Жизнь – как матрос – вся полосами…

А потом экспресс помчал меня в Ленинград. На площади у Балтийского вокзала я сел в такси и сказал сонному шоферу:

– Петроградская сторона.

Я ехал на квартиру Жени Корецкого, в дом, оставшийся теперь навсегда без хозяина…

Дверь открыла старушка с забинтованной рукой. Она строго спросила:

– Кого надо?

Я вдвинул ногу в дверную щель и беззаботно сказал:

– К Жене Корецкому, по делу. А что с рукой-то?

– Да старая я, видать, совсем стала – руки трясутся. Намедни кастрюлю с горячим молоком на себя вертанула. Дегтем бы намазать, да где его сейчас в городе возьмешь-то, деготь? Вот докторша прописала мазь какую-то, да толку с нее – как с козла молока.