Наливной, нежный, как выдранный из створок моллюск, придонный житель Як-як, что ты нахватал в свой необъятный зоб за дверью в железной раме? Неустрашимый партизан наших хозяйственных тылов, какие несметные сокровища отбил ты с хитрого крючка советской власти?
– А тут новое чепе – с Пироговки трамвай угнали! – жаловался Точилин, разжевывая кусок свежей севрюги и хрустко закусывая маринованным огурчиком.
– Во, молодцы! – захохотал Антон. – Переправят в Тбилиси, загонят черножопым по тройной цене. Вась, сколько трамвай стоит?
– Хрен его знает, – пожал острыми плечами генерал. – Тысяч двадцать. Или десять. Да не в этом дело – его ж наверняка из хулиганства угнали. Теперь его хер найдешь, нигде же ни порядка, ни учета не существует…
– В том-то и беда наша, – глубокомысленно раззявил сомовью пасть Серафим. – Ленин еще говорил: социализм – это учет!
Ах ты, мой дорогой теоретик, вздувшийся утоня. Где, на какой политучебе объяснял ты это проглоченным срамотушечкам и мурмулеточкам?
– Социализм – это учет похищенного! – пошутил Як-як, и сразу испугался – не рано ли болтать начал, да все захохотали. И он улыбнулся вялым оскалом топляка – вышло не рано – коли закуска вкусна и шутка остра.
Бесовский наш игумен Андрей допил свой оранжевый сочок и сообщил:
– Мне тут один адвокат крупный доказывал, что поголовное воровство среди советских граждан есть выражение политэкономического закона стихийного перераспределения ценностей…
– Ну, это ты брось! – отрезал Точилин.
– А чего бросать? – лениво ответил Андрей. – Этот еврей все правильно разобъяснил – нищета людская, на бутылку всегда не хватает. Вот и тащат, кто чего может.
– Это-то верно, – смягчился Точилин. – Уж как на производстве воруют – не приведи Господь! Просто все подряд тащат, как муравьи…
– Погляди, чего у него за пазухой, – узнаешь, где он работает, – заржал Серафим.
Антон встал, сменил намокшую простыню на свежую, горяченькую, сказал задумчиво:
– Мы людям пишем в характеристиках – «вносит в работу то да се». А правильно было бы писать – «выносит с работы…»
Еще посмеялись, я выпил большую стопку и с тоской посмотрел на Антона.
Антошка, братан мой дорогой, и ты уже давно подвсплыл вверх брюхом. И судьба у нас одна – утопленников и пропойц на меже хоронят.
Давай выпьем, Антон. Зачем ты согласился на вариант Левки Красного? Ты мне ничего не сказал, но я знаю точно – ты эти деньги достал, нырнув до самого дна.
А! Все пропало! Все пустое.
А Як– як сокрушался, дожевывая бутерброд, и черные икринки обметали его сочный, как влагалище, рот: