Спартак (Валентинов) - страница 54

Кроме того, среди гладиаторов были и свободные. Вот этих свободных на обычных кладбищах и запрещали хоронить.

И в самом деле! Я жду гладиаторских боев, как праздника. Прихожу, ставку на своего любимца делаю, ору как оглашенный, с ума схожу, деньги выигрываю, любимца своего после боя обедом кормлю из семи блюд… И презираю! Интересно, правда?

Может, потому, что на арене дрались? На потеху публике? Так актеры тоже на потеху добрым римлянам Плавта играли — и ничего, не презирали их, лицедеев.

Тайна? Страшная тайна, покрытая мраком? Нет, дорогой читатель, не тайна. Хотя действительно страшная и действительно покрытая мраком.

Могильным.

А все очень, очень просто. Беда в том, что русское слово "презирать" не совсем точное. И то "почтение", о котором Флор писал, не совсем почтение в нашем смысле. Имелось в виду нечто близкое — но все-таки другое.

Помните ли вы, дорогой читатель, бородатый анекдот? Идет, значит, женщина ночью через кладбище… Именно, именно! "Пока был жив, тоже боялся". Вариант: "А чего нас бояться?"

Римляне боялись смерти. И мертвецов боялись, и всего, что с этим невеселым делом связано. В этом они не были оригинальны, но все-таки, в отличие, скажем, от нас, боялись как-то по-особому. Такое впечатление, что они ЗНАЛИ, что "там" ждет. Знали — или были твердо уверены, что знают. При чем здесь гладиаторы, спросите вы? А при том, что для римлян гладиаторы были МЕРТВЕЦАМИ. Самыми настоящими, только еще не погребенными и очень активными.

А теперь поглядим на гладиаторские игры римским взглядом. Это для нас те, кто на арене, — тренированные парни в доспехах и с мечами. Римлянин видел иначе, для него это — чемпионат зомби. Причем не настоящих зомби, не с Гаити (те как раз не мертвы), а зомби из голливудского ширпотреба, которые из могил вылезают с червяками черными во рту.

Страшно? Противно? Вот и римлянам были страшно и противно. Посему "презрение" надо понимать скорее как "омерзение". Насчет отсутствия "почтения" тоже понятно — какое уж почтение к непогребенному мертвецу, упорно не спешащему под могильный камень? Вы, дорогой читатель, великое почтение к упырю испытываете?

Я ничуть не преувеличиваю. Увы!

Правда, вроде бы тут есть одна неувязка. Римляне мертвецов боятся — и мертвецов же на арену выпускают. Как же так?

Неувязки нет, есть логика. А чтобы эту логику уяснить, побредем-ка, дорогой читатель, по темной дороги Истории от спартаковских времен в самую, самую глушь.

На рубеже нашей эры римляне были еще молодым народом. Сами они считали, что 74 год до Р.Х. — год, когда Спартак со своими товарищами бежал из школы Батиата, всего лишь 679-й от основания Рима. Но это от основания, от первой борозды на Авентине, народ же сложился еще позже. И как всякий молодой народ, римляне еще не успели накопить своей мудрости. Сами не успели, зато сполна заимствовали чужую — мудрость этрусков.