Факт остается фактом — он хотел ее и боялся, что потеряет это восхитительное чувство тревоги и нежности, испытываемое им, и то, тщательно скрываемое, жгучее желание обладать. Страх перед потерей одолевал основной инстинкт мужчины.
Он понял, что может быть нерешительным, а это было очень серьезно — по сию пору он и не догадывался о таком своем качестве. Но долго подобное положение вещей сохраняться не могло. Они не были друзьями будучи ими, они вели себя, как любовники — хотя ими не были. И, значит, все уже решено за них. Кем? Этого Костя не знал. Богом? Судьбой? Решал, в данном случае, не он. Но он был согласен с этим решением.
Он ждал ее недалеко от школы, где она проходила практику. Улицы были покрыты грязным снегом, который громоздился сугробами по краям тротуаров. На проезжей части, автомобили превратили его в коричневую, густую жижу и вечерний морозец прихватывал ее сверху блестящей ледяной корочкой. Было ветрено. Прохожие кутались в воротники, прикрывали шарфами покрасневшие носы, и, невольно, ускоряли шаг, спеша попасть домой.
Свет фонарей казался мутным, болезненно желтым. По бульвару проносились переполненные трамваи, оставляя за собой хвосты белой снежной пыли.
— А вот и я? Ты замерз или еще не успел? Привет!
Она походила на школьницу, со своим портфелем-папкой, пуховым платком на волосах, и снежинками — на челке и ресницах.
— Еще не успел. Я жду только пять минут. Привет, Ди! Как успехи?
Они перешли через дорогу, и вышли на бульвар.
— Какие успехи? По-моему, для учительской работы я не гожусь. Во-первых, они меня, как учителя, не воспринимают…
— Я их понимаю.
— Перестань говорить пошлости.
— Это не пошлости, а чистая правда. Ну, кто может тебя воспринимать, как учителя? Тебе на вид не больше шестнадцати…
— Сколько, сколько?
— Вру. Лет четырнадцать…
— Ах ты старый, лживый негодяй.
— Согласен. Старый. Но правдивый. Я бы и сам только и делал бы, что пялился на твои ноги во время урока.
— Ты что, пялился на ноги учительниц?
— Никогда. Только на ноги практиканток. Лет с двенадцати, если точно помню… А твоим архаровцам — пятнадцать. Могу представить себе, о чем они думают.
— Значит, сам об этом думал?
— Хм. Теперь я понимаю, что им надо было носить юбки подлиннее, тогда у меня было бы меньше пробелов в образовании. Впрочем, если рассматривать это, как педагогический прием для удержания внимания аудитории…
Они оба рассмеялись.
— Нет, правда, Костя, я так не могу. Они на меня смотрят во все глаза, ничего не соображают и совершенно ничего не знают. Девятый, десятый класс не могут сказать, как их зовут по-английски, двух слов не свяжут. А спортсмены из спецкласса? Жуть! Длинные, как дядя Степа. Я одному говорю: