Однако через три дня, под вечер, когда Михаил Дмитриевич по привычке занимался записью завтрашних неотложных дел, вошел улыбающийся Круковский:
— К вам гость пожаловал, Михаил Дмитриевич.
— Кто?
— Желанный.
— Проси.
Скобелев был в домашнем халате, но переодеваться не стал, поскольку ни более высокое начальство, ни тем паче дама посетить в этих местах его не могли. Лишь прикрыл записную книжку. Вошел осунувшийся, усталый, с дочерна обгоревшим лицом полковник Куропаткин.
— Кажется, вы нас не ждали, Михаил Дмитриевич?
— Алеша! — Скобелев вскочил, бросился к Алексею Николаевичу, обнял его. — Друг ты мой дорогой! Какими судьбами?
— Собственным непослушанием и вовремя испрошенным отпуском — в ваше распоряжение.
— Так это твой отряд, по слухам, из Мангышлака идет?
— Уже пришел. Отставших нет, погибших тоже. Правда, трое в лазарете с тепловыми ударами.
— Но как, как? Войско-то где взял?
— В основном в форту Александровском. Они там обленились от безделья, вот я их и подобрал. А с Кавказа добровольцев-офицеров кликнул. И что вы думаете? От желающих отбоя не было.
— Голоден? Вижу, вижу. Анджей, ужин и… И водки, если позволишь. Ради такого случая грех не выпить.
— Командует почище Млынова? — улыбнулся Куропаткин.
— Матушка у меня померла, Алеша, — вздохнул Скобелев. — Хотел помянуть, а Анджей говорит: нельзя, мол, пока земле не предана.
— Слышал о кончине Ольги Николаевны, слышал. Примите мои…
— Все чохом и приму, — Михаил Дмитриевич еще раз вздохнул. — И батюшка Богу душу отдал, и Макгахан, и князь Насекин с тоски пулю в голову себе пустил. Редеет круг друзей, Алеша, редеет. Млынова еле-еле из текинского плена спасти удалось. Ухо ему там отрезали, пытали. Пришлось на Кавказ лечиться отправить.
Круковский быстро накрыл на стол и удалился, пожелав приятного аппетита. После первой же рюмки Куропаткин столь яростно навалился на еду, что Михаил Дмитриевич улыбнулся:
— Тяжелый был переход?
— Трудный. Я верблюдов сознательно не взял: медлительны уж очень. Рассчитал путь от колодца до колодца — получилось, что на двух отрезках придется сделать не менее пятидесяти верст в сутки. Приказал заранее сварить мясо, выдать сухим пайком из расчета одного привала в самую жару. Только так и удалось пройти восемьсот верст за восемнадцать дней и практически без потерь.
— Рискованно, полковник.
— К штурму опоздать боялся, — улыбнулся Алексей Николаевич. — А приехав, с удивлением узнал, что штурм-то у вас — ползучий.
— Ползучий, — вздохнув, согласился Скобелев.
— Ну, объясните мне, почему вы не перекрыли хотя бы пути к основным колодцам?