Следом за последним, Минским полком 14-й пехотной дивизии шли два батальона, солдаты которых были одеты в новое, непривычное для русской армии обмундирование: в меховые шапки с зеленым верхом, черные суконные мундиры с алыми погонами, перекрещенные амуницией из желтой кожи, в черные же шаровары и сапоги с высокими голенищами. Появление их в парадном марше вызвало бурю восторга в толпе зрителей, и даже император совсем по-особому поднял руку в знак приветствия: то шли первые два батальона болгарских добровольцев. Кого только не было в их рядах: безусые юнцы и кряжистые, поседевшие отцы семейств, студенты и крестьяне, торговцы и священники, покрытые шрамами гайдуки и бывшие сербские волонтеры с Таковскими крестами на черных новеньких мундирах. Шла не только будущая народная армия свободной Болгарии — шел ее завтрашний день, и поэтому так восторженно встречали первых ополченцев жители Кишинева.
И было это 12 апреля 1877 года. Впервые после разгрома Наполеона Россия вступала в войну за свободу и независимость других народов.
— А жаль, князь, что дела в Сербии закончились столь поспешно, — вздохнул генерал свиты Его Величества Михаил Дмитриевич Скобелев, любовно огладив пшеничную, старательно расчесанную на две стороны бороду.
Он стоял у окна, заложив за спину руки и привычно развернув украшенную орденами грудь. За окном сиял весенний кишиневский день, и в каждой луже дробилось солнце, а в стекле отражался сам генерал свиты Его Величества. Князь Насекин молча наблюдал за ним, утонув в глубоком продавленном диване. В гостиничном номере было тускло, холодно и сыро; князь привычно мерз и кутался в шотландский плед.
— Да, жаль, — еще раз вздохнул генерал. — Ей-богу, князь, плюнул бы на все и укатил бы к Черняеву. А там пусть судят: семь бед — один ответ.
— Любопытная мысль, — лениво усмехнулся князь. — Если солдат — слуга отечества, то генерал — слуга правительства. Вы слушаете, Скобелев? Отсюда следует, что если солдат-бунтарь принадлежит суду, то бунтарь-генерал принадлежит самой истории. Я правильно вас понял, Михаил Дмитриевич?
— С меня моей славы хватит, — ворчливо буркнул Скобелев, не оглядываясь.
— Фи, Мишель, — вяло поморщился князь. — Когда-то в далекой юности мы поклялись говорить друг другу правду. Кстати, вы помните, где это случилось?
— Париж, пансион Жирардэ, — улыбнулся Скобелев. — Прекрасная пора юного вина, юных женщин и юных желаний. Потом мы почему-то решили стать учеными мужами и оказались в университете. Без юных женщин и юного вина.
— Вас с колыбели изматывал бес тщеславия, генерал. Если братья Столетовы пошли в университет за знаниями, я — по врожденному безразличию, то вы — лишь в поисках лавровых венков.