— И откуда ты такой голосяко себе приобрел? — спросил я послуха.
Никифор прервал песню и на меня взглянул. Гордо.
— Таким уж Господь меня уродил, — ответил.
— Выходит, ты самим Господом рожден? — строго спросил ученика Григорий.
И вся гордость жердяя улетучилась вмиг. Он подвигал своим большим кадыком, словно пытаясь что-то сказать, но не нашелся и скромно опустил глаза долу.
— Чего молчишь-то? — наседал на него христианин. — Или Иисус тебя разом не только разума, но и языка лишил?
Совсем растерялся послух, сдвинул треух на глаза и затылок косматый почесал.
— Я в батюшку своего пошел, — пробурчал он. — Ты же сам говорил, что все мы…
— Отцом Небесным созданы… — подсказал ему Григорий.
— По образу и подобию Его, — жердяй, словно дитятя, обрадовался, вспомнив наконец наставления учителя.
— Это что же выходит? — я придержал Буланого. — Все люди на самом-то деле Боги?
— Как это? — Никифор поправил треух и изумленно на меня уставился.
— А так, — сказал я. — Если что-то создать по образу и подобию… скажем… коня, — я похлопал Буланого по шее и уселся в седле поудобней, — получится конь. Так?
— Так, — кивнул жердяй.
— Вот и выходит, что созданный по образу и подобию Бога сам получается Богом.
Никифор опешил. Взглянул на учителя, но тот отвернулся нарочито. Дескать, давай-ка сам мысли.
И жердяй мыслить начал. Изо всех сил старался. Брови хмурил, к небу глаза подымал, точно среди голых ветвей задремавших до весны деревьев мог отыскать какой-то знак. То ли вправду что-то рассмотреть смог, то ли мысль ему ни с того ни с сего в голову буйную пришла, только улыбнулся он и на меня хитро сощурился.
— Так ведь душа наша подобие Божие имеет, — радостно изрек Никифор. — А тело — тьфу! Тело есть прах и тлен. Из земли Адама Господь создавал да дух в него вдувал. Значит, тулово нам лишь одежей для души служит. А одежа и износиться может. Вот! — закончил он свою речь и победно взглянул на Григория.
Тот кивнул одобрительно и сказал:
— Ну, пора где-нибудь на ночлег привалиться, а то уж темнеть стало, как бы не заплутать впотьмах.
— Привал так привал, — согласился я. — Вот и местечко неплохое подвернулось.
На небольшой, едва припорошенной снегом поляне, у подножия березы белой, мы решили становище разбить.
Спешился я. От седла котел отвязал, мешок с пшеном отчалил.
— Давай-ка, Никифор, за хворостом, — велел ученику Григорий. — А мы пока шалашом займемся…
Веселым у меня получилось на Русь возвращение. Говорят, что любую дорогу хороший собеседник может короче сделать. Убедился я в этом. У меня же не один, а два собеседника было. А разговоров мы за дорогу нашу много переговорили. О том и об этом судачили. Про жизнь и про смерть, про любовь небесную и земную, про Мир и про то, как люди в разных землях живут.