Князь Киевский умирал. Умирал страшно. Умирал так, как не приведи Боже умирать никому.
С него сорвали исподнее, и кто-то, под всеобщий смех, высморкался в расшитую княжескую рубаху. А кто-то наступил на одну штанину замызганных грязью и кровью парчовых портов, потянул за другую и разодрал в клоки.
А потом ему, голому, ткнули горящей головней в пах, и это рассмешило мучителей еще сильнее. Один даже упал на снег, схватился за живот, принялся кататься, заходясь в безудержном веселье.
И тут одноглазый предводитель истязателей вынул из-за пояса нож. Подковылял на кривых ногах к измученному князю. Исподлобья, снизу вверх, оглядел исколоченное, опаленное тело своего давнишнего врага и криво усмехнулся, показав крупные желтые зубы. А потом просипел простуженно:
— Помнится, Святослав, ты так любил потешаться над этим, — грязным пальцем он оттянул вниз веко, обнажив безобразное бельмо. — Занятно, что ты теперь скажешь? — И воткнул острое черное жало в правый глаз князя Киевского.
А затем потянул нож на себя, и к посиневшим от холода ногам княжеским упал белый кругляш с красными прожилками.
Князь до скрежета сжал зубы, но все же не смог сдержать крика. И по исхудавшей щеке его пробежала кровавая слеза. Скатилась по заиндевелому усу. Упала тяжелой каплей рядом с вырванным глазом.
— Вяжите его, — предводитель остался доволен своей выдумкой.
И мучители радостно бросились выполнять приказание. Они накинули сыромятную петлю на руки Святослава, а другой конец ремня привязали к хвосту маленького злого жеребчика.
— Будь ты проклят, — превозмогая боль, прошептал князь.
— Обязательно буду, — весело рассмеялся одноглазый кат, легко вскочил на спину жеребца и хлестанул его плеткой по ребрам.
Конь скакнул вперед. Ремень натянулся. Жеребец рванул. Сбил Святослава с ног. Потащил князя по иззябшей, схваченной стужей земле.
— Будь ты проклят! — из последних сил крикнул князь.
Одноглазый вновь хлестнул коня, и тот скорой иноходью понесся по заснеженному берегу. Тело князя заскользило следом…
Его бросало из стороны в сторону…
Било о прибрежные камни…
Волокло по шершавому льду Славуты-реки…
Подбрасывало на кочках…
Одноглазый сделал широкий круг и под ликующие крики мучителей вернулся на берег. Осадил коня. Спрыгнул с него. Крепкими руками потянул за ремень, подтащил тело Святослава к себе и презрительно пнул его носком сафьянового сапога. Очень удивился, когда князь тихо застонал.
— Живучий, говоришь? — просипел.
Выхватил нож, наступил на избитую голову Святослава. Затем нагнулся и привычным движением, словно барану, перерезал князю горло. Горячая кровь окрасила белый снег. Лезвие ножа, прорвав мякоть горла, вошло между шейными позвонками. С громким хрустом отделило голову от дернувшего ногой тулова. А посиневшая, мертвая уже рука сграбастала пальцами пригоршню снега и застыла, скрюченная в смертной судороге.
