— У тебя определенно что-то не в порядке.
Джин повернулся. Дама смотрела на него с какой-то странной робостью, улыбаясь чуть напряженно, словно готовая к грубости.
— Да, не в порядке, — сказал он. — Отец умер. Я еду с кладбища.
— О, — сказала она — Извини меня.
Некоторое время они сидели молча.
Загорелся зеленый свет.
«Где-то я ее видел, — подумал Джин. — Но где?»
Дама чуть приподнялась и взглянула на заднее сиденье машины Джина, где валялась сумка с четырьмя буквами NYYC (нью-йоркский яхт-клуб).
— О, вспомнила! — воскликнула она. — Я видела вас на Бермудах в июне. Кажется, вы участвовали в океанской гонке, не так ли?
— Верно! — удивленно сказал Джин. — Я был в первой десятке, — он улыбнулся, — правда, десятым…
— А как вам понравился старик де Курси Фейлз? — спросила дама.
— Я преклоняюсь перед ним, — сказал Джин. — В семьдесят четыре года выиграть гонку на старухе «Нине»!
— Утер он нос Джеку Поуэллу, — засмеялась дама.
— Джеку не повезло, — сказал Джин. Он улыбнулся мечтательно, на мгновение вспомнив «земной рай» Бермуд, сказочную жизнь среди океанских брызг, солнца, ветра, своих друзей — чемпионов парусного дела, знаменитых плэйбоев Джека Поуэлла, Джонни Килроя, шкипера «Ундины» С.А. Лонга, девушек.
— Значит, вы тоже там были?
— Да.
— Жаль, что не познакомились…
— Жаль.
— Мне сейчас направо, — сказал Джин.
— А я прямо, — увядшим голосом сказала дама. Он улыбнулся ей, и она опять с какой-то торопливой готовностью ответила на улыбку.
«У нее тоже не все в порядке», — подумал Джин.
— Вот сейчас разъедемся, и точка, — сказал он. — Навсегда, не так ли?
— Может быть, поставим многоточие, — быстро сказала она, протянула ему кусочек белого картона и, отвернувшись, взялась за рычаг скоростей. На ее красивой голой руке вдруг обозначился бицепс.
Джин сунул карточку в бумажник.
»…Чудовище я, что ли? Почему я не чувствую горя? Я не знаю, что такое горе.
Ты понимаешь, что твоего отца больше нет на этом свете? Что никогда уже больше он не будет докучать тебе разговорами об этой своей России? Что никогда, никогда…
Пустоту я чувствую внутри, вот что. Должно быть, все-таки он занимал какое-то пространство в моей душе, мой милый старый папа.
Ты помнишь, в детстве вы были близки, он был еще сильным, вы вместе плавали, ты тогда еще не подтрунивал над ним…
Я помню его Россию. Он говорил мне бесконечно о своей России, он навязывал мне свою Россию, как рыбий жир, и вот получил подарочек. «Из России с любовью!»
Полтавщина, липы, ты помнишь? Снимков не сохранилось, лишь два-три дагерротипа, он рисовал тебе парк, античные беседки, мостики, чертил тот план, путь к родовому некрополю… Тебе казалось, что ты сам побывал возле этого села Грайворон, проходил по мосту над узенькой речкой, ты знал все аллеи и пруды того парка. Это было в детстве, а потом все стало иначе. Романтика, старосветские тайны, «самое сокровенное», а ты хотел быть американцем, американцем без всего этого прошлого, без комплекса утрат, изгнания, вины и стыда Он иногда смотрел на тебя так…