, сударь!» — направился к лошади и
взял ее под уздцы. Но все его попытки достать стремя и вскарабкаться на
рослое животное оказались тщетными. Бальтазар все с той же серьезностью и
благожелательством подошел к нему и подсадил в стремя. Должно быть, малыш
слишком сильно подскочил в седле, ибо в тот же миг слетел наземь по другую
сторону.
— Не горячитесь так, милейший мусье! — вскричал Фабиан, снова залившись
громким смехом.
— Черт — ваш милейший мусье! — вскричал, совсем озлившись, малыш,
отряхивая песок с платья. — Я студиозус, а если и вы тоже, то сие
называется вызов — этот шутовской ваш смех мне в лицо, и вы должны завтра
в Керепесе со мной драться!
— Черт побери, — не переставая смеяться, вскричал Фабиан, — черт
подери, да это отчаянный бурш, малый хоть куда, раз дело коснулось отваги
и правил чести! — С этими словами Фабиан поднял малыша и, невзирая на то
что он отчаянно артачился и отбрыкивался, посадил его на лошадь, которая с
веселым ржаньем тотчас же умчалась, унося своего господина. Фабиан
держался за бока — он помирал со смеху.
— Бессердечно, — сказал Бальтазар, — глумиться над человеком, которого
так жестоко, как этого крохотного всадника, обидела природа. Если он
взаправду студент, то ты должен с ним драться, и притом, хотя это и против
всех академических обычаев, на пистолетах, ибо владеть рапирой или
эспадроном он не может.
— Как сурово, — отозвался Фабиан, — как серьезно, как мрачно ты себе
все представляешь, любезный друг мой Бальтазар. Мне никогда не приходило
на ум глумиться над уродством. Но скажи, пожалуйста, пристало ли такому
горбатому карапузу взгромождаться на лошадь, из-за шеи которой он едва
выглядывает? Пристало ли ему влезать своими ножонками в такие чертовски
широкие ботфорты? Пристало ли ему напяливать такую узехонькую курточку в
обтяжку, со множеством шнурков, галунов и кистей, пристало ли ему носить
такой затейливый бархатный берет? Пристало ли ему принимать столь
высокомерный и надутый вид? Вымучивать такой варварский, сиплый голос?
Пристало все это ему, спрашиваю я, и разве нельзя с полным правом поднять
его на смех, как записного шута? Но мне надобно воротиться в город, я
должен поглядеть, как этот рыцарственный студиозус въедет на своем гордом
коне в Керепес и какая подымется там кутерьма! С тобой сегодня пива не
сваришь. Будь здоров! — И Фабиан во всю прыть побежал лесом в город.
Бальтазар свернул с проезжей дороги и углубился в самую чащу; там он
присел на поросшую мохом кочку, горестные чувства объяли его и совсем
завладели им. Быть может, он и взаправду любил прелестную Кандиду, по он
схоронил эту любовь в своем сердце, скрывая ее от всех, даже от самого
себя, как глубокую, нежную тайну. И когда Фабиан без обиняков с таким
легкомыслием заговорил об этом, Бальтазар почувствовал себя так, словно
грубые руки с кощунственной дерзостью срывают с изображения святой
покрывало, которого он не смел коснуться, словно теперь он сам навеки
прогневал святую. Да, слова Фабиана казались ему мерзким надругательством
над всем его существом, над самыми сладостными его грезами.