— Итак, — воскликнул он в безмерной досаде, — итак, Фабиан, ты
принимаешь меня за влюбленного олуха, за простака, который таскается на
лекции Моша Терпина, чтобы хоть часок провести под одной кровлей с
прекрасной Кандидой; который в одиночестве бродит по лесу, чтобы, сложив в
уме прескверные стихи к возлюбленной, потом записать их, отчего они станут
еще более жалкими; который губит деревья, вырезывая на гладкой коре глупые
вензеля, а при возлюбленной и слова разумного вымолвить не может, только
стонет, да вздыхает, да строит плаксивые гримасы, словно у него корчи;
который у себя на груди под рубашкой хранит увядшие цветы, что были
некогда приколоты к ее платью, или перчатку, которую она обронила, — ну,
словом, учиняет тысячи ребяческих дурачеств! И оттого, Фабиан, ты дразнишь
меня, и оттого все бурши поднимают меня на смех, и оттого, быть может, и я
и весь тот внутренний мир, что открылся мне, сделались предметом насмешек.
И прелестная, милая, дивная Кандида…
Едва Бальтазар вымолвил это имя, как его сердце словно пронзило
огненным кинжалом. Ах! какой-то внутренний голос явственно шептал ему в
это мгновение, что ведь только ради Кандиды бывает он в доме Моша Терпина,
что он сочиняет стихи к любимой, вырезывает на деревьях ее имя, что он
немеет в ее присутствии, вздыхает, стонет, носит на груди увядшие цветы,
которые она обронила, что он и в самом деле вдался во все дурачества, в
каких только может упрекнуть его Фабиан. Только теперь он почувствовал,
как несказанно любит прекрасную Кандиду и вместе с тем как причудливо
чистейшая, сокровеннейшая любовь принимает во внешней жизни несколько
шутовское обличье, что нужно приписать глубокой иронии, заложенной самой
природой во все человеческие поступки. Должно быть, в том он был прав, но
он был совсем неправ, что начал из-за этого сердиться. Грезы, прежде
пленявшие его, рассеялись, лесные голоса звенели теперь насмешкой и
укоризной. Он бросился назад в Керепес.
— Господин Бальтазар! Mon cher[2] Бальтазар! — окликнул его кто-то.
Он поднял глаза и остановился завороженный, ибо навстречу шел профессор
Мош Терпин, ведя под руку дочь свою Кандиду. Кандида, со свойственной ей
веселой и дружественной простотой, приветствовала застывшего как истукан
студента.
— Бальтазар, mon cher Бальтазар! — вскричал профессор. — По правде, вы
самый усердный и приятный мне слушатель! О мой дорогой, я заметил, вы
любите природу со всеми ее чудесами так же, как и я, а я от нее без ума!
Уж, верно, опять ботанизировали в нашей рощице? Удалось найти что-нибудь
поучительное? Что ж! давайте познакомимся покороче. Посетите меня — рад
видеть вас во всякое время, можем вместе делать опыты. Вы уже видели мой
новый воздушный насос? Что же, mon cher, завтра вечером у меня дома
составится дружественный кружок, будем вкушать чай с бутербродами и
веселить друг друга приятной беседой. Увеличьте сей кружок своей достойной
особой. Вы познакомитесь с весьма привлекательным молодым человеком, коего
мне рекомендовали наилучшим образом. Bon soir, mon cher! Добрый вечер,
любезнейший: au revoir! До свиданья. Вы ведь завтра придете на лекцию? Ну,
mon cher, adieu. — И, не дожидаясь ответа Бальтазара, профессор Мош Терпин
удалился вместе со своей дочерью.