— даже осел, несмотря на свою
принадлежность климату других земель, явился у него русским человеком.
Несколько лет производя кражу по чужим огородам, он возгорелся вдруг
чинолюбьем, захотел ордена и заважничал страх, когда хозяин повесил ему на шею
звонок, не размысля того, что теперь всякая кража и пакость его будет видна
всем и привлечет отовсюду побои на его бока. Словом — всюду у него Русь и
пахнет Русью. Всякая басня его имеет сверх того историческое происхождение.
Несмотря на свою неторопливость и, по-видимому, равнодушие к событиям
современным, поэт, однако же, следил всякое событие внутри государства: на всё
подавал свой голос, и в голосе этом слышалась разумная середина, примиряющий
третейский суд, которым так силен русский ум, когда достигает до своего полного
совершенства. Строго взвешенным и крепким словом так разом он и определит дело,
так и означит, в чем его истинное существо. Когда некоторые чересчур военные
люди стали было уже утверждать, что все в государствах должно быть основано на
одной военной силе и в ней одной спасение, а чиновники штатские начали, в свою
очередь, притрунивать над всем, что ни есть военного, из-за того только, что
некоторые обратили военное дело в одни погончики да петлички, он написал
знаменитый спор пушек с парусами
[237], в
котором вводит обе стороны в их законные границы сим замечательным
четверостишием:
Держава всякая сильна,
Когда устроены в ней мудро части:
Оружием — врагам она грозна,
А паруса — гражданские в ней власти.
Какая меткость определенья! Без пушек не защитишься, а без парусов и вовсе
не поплывешь. Когда у некоторых доброжелательных, но недальнозорких начальников
утвердилось было странное мнение, что нужно опасаться бойких, умных людей и
обходить их в должностях из-за того единственно, что некоторые из них были
когда-то шалуны и замешались в безрассудное дело[238], он написал не меньше замечательную басню, «Две бритвы»[239], и в ней справедливо попрекнул
начальников, которые
Людей с умом боятся
И держат при себе охотней дураков.
Особенно слышно, как он везде держит сторону ума, как просит не пренебрегать
умного человека, но уметь с ним обращаться. Это отразилось в басне «Хор
певчих»[240], которую заключил он словами:
«По мне, уж лучше пей, да дело разумей!» Не потому он это сказал, чтобы хотел
похвалить пьянство, но потому, что заболела его душа при виде, как некоторые,
набравши к себе наместо мастеров дела людей Бог весть каких, еще и хвастаются
тем, говоря, что хоть мастерства они и не смыслят, но зато отличнейшего
поведенья. Он знал, что с умным человеком все можно сделать и нетрудно обратить
его к хорошему поведенью, если сумеешь умно говорить с ним, но дурака трудно
сделать умным, как ни говори с ним. «В воре — что в море, а в дураке — что в
пресном молоке», — говорит наша пословица. Но и умному делает он также крепкие
заметки, сильно попрекнувши его в басне «Стоячий пруд»