. Что ни говори, но звуки души и
сердца, выражаемые словом, в несколько раз разнообразнее музыкальных звуков.
Но, повторяю, все это возможно только в таком случае, когда дело будет сделано
истинно так, как следует, и полная ответственность всего, по части
репертуарной, возляжет на первоклассного актера, то есть трагедией будет
заведовать первый трагический актер, а комедией — первый комический актер,
когда одни они будут исключительные хоровожди такого дела.
Говорю исключительные, потому что знаю, как много у нас
есть охотников прикомандироваться сбоку во всяком деле. Чуть только явится
какое место и при нем какие-нибудь денежные выгоды, как уже вмиг пристегнется
сбоку секретарь. Откуда он возьмется. Бог весть: точно как из воды выйдет;
докажет тут же свою необходимость ясно, как дважды два; заведет вначале
бумажную кропотню только по экономическим делам, потом станет понемногу
впутываться во всё, и дело пойдет из рук вон. Секретари эти, точно какая-то
незримая моль, подточили все должности, сбили и спутали отношенья подчиненных к
начальникам и обратно начальников к подчиненным. Мы с вами еще не так давно
рассуждали о всех должностях, какие ни есть в нашем государстве. Рассматривая
каждую в ее законных пределах, мы находили, что они именно то, что им следует
быть, все до единой как бы свыше созданы для нас с тем, чтобы отвечать на все
потребности нашего государственного быта, и все сделались не тем оттого, что
всяк, как бы наперерыв, старался пли расширить пределы своей должности, или
даже вовсе выступить из ее пределов. Всякий, даже честный и умный человек,
старался хотя на один вершок быть полномочной и выше своего места, полагая, что
он этим-то именно облагородит и себя, и свою должность. Мы перебрали тогда всех
чиновников от верху до низу, но секретарей позабыли, а они-то именно больше
всех стремятся выступить из пределов своей должности. Где секретарь заведен
только в качестве писца, там он хочет сыграть роль посредника между начальником
и подчиненным. Где же он поставлен действительно как нужный посредник между
начальником и подчиненным, там он начинает важничать: корчит перед этим
подчиненным роль его начальника, заведет у себя переднюю, заставит ждать себя
по целым часам, — словом, вместо того чтобы облегчить доступ подчиненного к
начальнику, только затруднит его. И все это иногда делается не с другим каким
умыслом, как только затем, чтобы облагородить свое секретарское место. Я знал
даже некоторых совсем недурных и неглупых людей, которые перед моими же глазами
так поступали с подчиненными своего начальника, что я краснел за них же. Мой
Хлестаков был в эту минуту ничто перед ними. Все это, конечно, еще бы ничего,
если бы от этого не происходило слишком много печальных следствий. Много
истинно полезных и нужных людей иногда бросали службу единственно из-за
скотинства секретаря, требовавшего к себе самому того же самого уваженья,
которым они были обязаны только одному начальнику, и за неисполнение того
мстившего им оговорами, внушеньями о них дурного мненья, словом — всеми теми
мерзостями, на которые способен только бесчестный человек. Конечно, в
управлениях по части искусств, художеств и тому подобного правит или комитет,
или один непосредственный начальник, и не бывает места секретарю-посреднику:
там он употреблен только записывать определения других или вести хозяйственную
часть; но иногда случается и там, от лености членов или чего другого, что он,
мало-помалу втираясь, становится посредником и даже вершителем в деле
искусства. И тогда выходит просто черт знает что: пирожник принимается за
сапоги, а к сапожнику поступает печенье пирогов. Выходит инструкция для
художника, писанная вовсе не художником; является предписанье, которого даже и
понять нельзя, зачем оно предписано. Часто удивляются, как такой-то человек,
будучи всегда умным человеком, мог выпустить преглупую бумагу, а в ней он и
душой не виноват: бумага вышла из такого угла, откуда и подозревать никто не
мог, по пословице: «Писал писачка, а имя ему собачка».