— Неважно. А сколько сейчас?
— Три ночи. Начало четвертого.
— Ничего, не страшно. Как-нибудь переживешь. Дай же мне пройти.
На ней был плащ, промокший от дождя, на волосах блестели капли воды. Из-под плаща виднелся воротничок черной водолазки, на ногах туфли на резиновой подошве, тоже мокрые. Она проскользнула мимо меня в комнату. Впечатление такое, словно она спешит куда-то, но я знал, что оно обманчиво, просто она была страшно энергичная по природе своей.
— Зачем ты здесь? Что случилось?
— Не могу допустить, чтобы между нами и дальше продолжалась вся эта грызня и неразбериха. Нам надо поговорить, прежде чем все запылает синим пламенем. Весь мой мир рушится, Бен. Нет, нет, только не перебивай! Мы только что поссорились, и мне стало от этого еще хуже. Так что позволь объяснить, что я имею в виду. И не произноси ни слова, а лотом я задам тебе один, самый главный вопрос.
Я кивнул.
— Почва уходит из-под ног, я чувствую, прежняя моя жизнь кончилась. Думаю, что Вэл собиралась уйти из Ордена. Выйти замуж за Локхарта. Знаю, какие чувства она к нему испытывала, думаю, что те же, что и я к тебе... И меня это страшно тревожит. И моя вера в Церковь, похоже, разлетается ко всем чертям. Чего она стоит, эта вера, если Церковь творила такие дела?... Что произошло с нашей Церковью?
— Полагаю, это и есть твой главный вопрос. А ответ будет таков: Церковь все та же, что и прежде, просто раньше ты отказывалась это замечать. Не лучше, не хуже, точно такая же, как всегда.
— И потому я не знаю, во что дальше верить. Моя Церковь вдруг превратилась в загадку. Не знаю, есть ли в ней человек, которому можно верить. У Д'Амбрицци больше лиц, чем в портретной галерее, а я... я ищу человека, которому можно верить. Вот я и подумала о тебе...
— Послушай, я...
— Это еще не вопрос. Знаешь, обычно я человек очень организованный. Все у меня по расписанию, и голова на месте. Ты, конечно, можешь подумать, что это не так. Я слишком долго была монахиней, и, да, у меня выработались вполне определенные взгляды на все. На жизнь, на собственное место в этой жизни, чувства, веру. Не собираюсь утомлять тебя всем этим, но ты должен понять, насколько это серьезно для человека — следовать определенному освоенному образу мышления и верований. И вот я встретила тебя, полубезумного новообращенного, бывшего иезуита, которым руководят куда более сложные мотивы, который выстроил сумасшедшую линию самозащиты, ни с чем подобным мне не доводилось сталкиваться прежде... Но это вовсе не означает, что ты мне не нравишься, что ты мне безразличен, нет. Даже когда ты при всяком удобном случае обращаешься со мной, как с каким-то полным ничтожеством. Вот смотрю на тебя и думаю: тяжелый клинический случай, но, возможно, все же существует способ излечения... И теперь я хочу от тебя только одного — чтобы ты ответил на вопрос. А после этого посидишь, подождешь и подумаешь, правильно ли это, такая слепая животная ненависть к Церкви, которая, конечно, институт далеко не совершенный, но...